1

В окне горят апрельские лучи —

На стуле сушат ворот вицмундира.

Висят ромашка с мятой у печи,

Огонь горит и в комнате не сыро.

Кровать за ширмой, шкаф в углу темнеет,

Не тесно здесь. Стол, стулья у окна.

В обоях светлых голая стена

Пейзажем зимней местности сереет,

Оставленным художником давно…

На скатерти чернильное пятно.

Второй этаж. Вот двор… Ступень крыльца

Встречает молчаливого жильца.

2

Сдаются в доме несколько квартир.

В одной хозяйка. Лавка скобяная

На улицу глядит. Весь в солнце мир,

В тени дворов лишь снег лежит не тая.

– И что со мной не так, – вздохнул чиновник,

На улицу рассеянно взглянул,

Убрал мундир и отодвинул стул, —

Мне двадцать семь уж лет в грядущий вторник,

А в частной жизни так же не везёт,

На службе проку нет. А жизнь идёт…

И, кажется, не то чтоб не учтив,

Иль безобразен, или же ленив…

3

Уж с юных дней романы я читал,

И полной смысла музыка казалась.

Я ждал, чтоб Бог дорогу указал

В искусство… Но ничто не изменялось.

Вот час настал стихам на свет явиться,

Когда вступил я в университет,

С надеждой, что его авторитет

Поможет мне на свете укрепиться…

Сначала жизнь нелепо шла тогда:

Всегда враньё, попойки иногда.

Порою хвалят удаль этих лет.

А был я счастлив? Я отвечу «нет»…

4

Вот вечер тихо город полонил.

Анфиса принесла мой тёплый ужин.

И не спросила, чтобы заплатил

За прошлый месяц… Всё отдал ей тут же.

С сапожником осталось расплатиться.

До жалованья надо бы отдать…

Не сразу всё, рублей хоть этак пять.

Он, кажется, не просит торопиться…

На небе-то совсем уже темно.

Пойду, пред сном открою чуть окно…

Какой хороший воздух по весне

Струится и играет в тишине.

5

На лестнице шаги, открылась дверь-

Кухарка за посудой воротилась.

– Скажи, Анфиса, может быть теперь

Уйти в отставку и, на Божью милость

Надеясь, выбрать в творчество дорогу?

– Илья Степаныч, что тебе сказать?

Терпенье. На него и уповать.

И камень обрастает понемногу

На месте… Лишь начальник у тебя…

Всё смелется, на том стоит земля.

Стихи твои?.. Бывает чудный стих.

Но что же делать? Как прожить на них?

6

– Быть может так, я сам того боюсь…

И наш Фома Семёныч грешен также.

Но ведь рассеян я, лишь тщетно бьюсь.

Хотя всегда стараюсь быть «на страже».

Со временем прибавится ль покою?

Там сразу как-то всё не задалось.

И чувство это только разрослось.

Ко мне ли недоверие виною?

Бывает дверь не просто отворить

Ключом, когда он в спину будет зрить.

– Вот видишь, ты смелей держись за стул,

Его похожий, может, обманул…

7

– Тебе, конечно, надобно домой,

А я держу нелепым разговором.

– Ну, ничего. Прощай, мой золотой.

– На службе угощён я вновь разбором.

Спасибо за слова, от них полегче…

Шаги затихли, снова тишина.

Уж холод от открытого окна.

Теперь закрыл… Пошлёт ли мне на встречу

Семью моя судьба? Когда и как?

Увижу ли к сему какой-то знак?

Да вот ещё и страх порой томит,

Что может быть я просто содомит.

8

Но нет, идея слишком далека.

Однако, не без этого ведь вовсе.

Конечно, я как все, наверняка.

Но пасть возможно иль сейчас, иль после.

Во всём себе кажусь я уязвимым.

Особенно, как книги стал читать.

Они мне скоро помогли понять:

Бесхитростный лишь может быть счастливым.

Далёкий свет зажёгся предо мной…

Но я сражён был новою бедой.

Благие мысли делались светлей,

Худые же темнее и темней.

9

От страха я в себе их всё давил.

С тех пор мы стали с ними неразлучны.

Бывало, если кто кого убил

Жестоко, или грех где наихудший,

Теперь уже судить я был не в силах.

«И ты такой же, – разум возвещал, —

Конечно, ты сего не совершал

И, может, не свершишь… Но всё же в жилах

Твоих течёт не только лишь добро,

А зло уравновесило его».

И я, почти не зная род людской,

Остался с мыслью «я один такой».

10

Пора уже, постель расправив, лечь.

Картина на стене пятно закрыла…

Пусть, кажется, не мастера в ней речь,

Но человек трудился, то