Встать на крыло

Злиться на жизнь мне-то нравится меньше, чем плакать.

Ветер рекламные флаги как тряпки полощет.

Кончиком пальца рисую дорожные знаки,

Силясь понять их значение строго наощупь.

Судьбы плетутся на небе лозой винограда.

Робкая, смелая, яркая, еле живая,

Переживаю касанье твоё звездопадом

Чаяний, знаний и боли от острого края.

Мне-то, ты знаешь, чужая война не помеха,

Рядом с тобою я чувствую – словно без кожи.

Может быть завтра мир скажет: Пора тебе ехать

За горизонт, за закат, за рассвет и под радугой тоже…

Пустые дороги

Я пришел к нему однажды вечером – он меня пригласил. В коридоре царил обычный полумрак, вызванный 60-ваттовой лампой и желтыми обоями советских времен. Запах тоже был совершенно обычный. Пахло старыми тряпками, немного сыростью, немного пылью и молью и чем-то еще.

– Проходи, – сказал он, – не разувайся. Здесь грязно.

– Привет, – сказал я и подумал, что не разуваться – это хорошо, я в носке пальцем дыру проковырял.

– Заходи в зал, – попросил он, – я сейчас чайник поставлю.

– Хорошо, – сказал я и решил, что у него уютно и тихо, и комфортно оттого, что он живет один, и у него никого нет.

Я зашел в зал и сделал то, что сделал бы любой другой на моем месте – осмотрелся. В зале стоял самый обычный шкаф – на всю стену – таких полным-полно в советских квартирах. В шкафу были самые обычные стеллажи: за одними стеклянными дверцами стояли сервизы, а за другими – книги. Нет, не книги. Альбомы. Альбомы с фотографиями. Я взял один. И раскрыл, не глядя. На фотографии была дорога. На дороге никого не было. Я открыл наугад еще одну страницу. Дорога. Никого. Ничего. Даже знаков дорожного движения нет. И это другая дорога. С другими деревьями на обочинах и другим покрытием. Я пролистал все эти ничего не значащие для меня серые и коричневые ленты. Ими был полон весь альбом. Он принес чаю.

– Что это? – спросил я.

– А, ерунда. Так, – ответил он.

Я озадаченно посмотрел в шкаф. Там было еще несколько десятков альбомов. Наугад заглянул в один. Дорога. Я посмотрел ему прямо в лицо. Он улыбнулся, вроде как, стеснительно, и пожал плечом. В воздухе стало странно. Я уже понял, что у него полон дом дорог. И что все они разные. И все – пустые.

– Это все ты снимал?

– Не все. Есть подарки.

Он поставил на журнальный столик корзинку с бубликами. Я машинально сунул один в рот. Говорить стало не о чем. Мы пили чай и жевали бублики.

Потом я ушел.

Детство, которое пахнет небом

1.

Я – очень маленькая девочка, мне три года. Сейчас очень поздно, двенадцать часов ночи. Моих родителей нет дома. Я лежу в своей кровати и кутаюсь в одеяло. Мне страшно. Думаю, что мама должна быть у соседки на шестом этаже (мы живем на третьем).

Встаю и одеваюсь. Включаю свет. Он вспыхивает ярко, непривычный перепад тьмы и света режет глаза. Потом он начинает гаснуть. Наверное, перегорела лампочка, думаю я. Включаю светильник. Светильник тоже гаснет. Я начинаю злиться. Я маленькая, но очень хорошо умею злиться. Выхожу в коридор и включаю свет там. Он гаснет. Медленно так, почти незаметно, он яркой вспышки до полной тьмы. Глубоко вздыхаю, чтобы побороть ощущение страха.

Не умею прятаться под одеяло, хотя, говорят, помогает. Я иду на шестой этаж, к соседке, для того, чтобы забрать оттуда мою маму, вернуться и лечь спать. У меня под мышкой плюшевая собака. Она размером с кролика и розового цвета. И морда у нее, как у кролика. Ее подарила мне моя бабушка. Эта собака очень смелая, она придает мне уверенности. Я иду босиком по бетонным ступенькам. Они холодные. Я глухо топаю. Дохожу до шестого этажа, но поворачиваю не вправо, а влево. Я точно знаю, что мне туда. Нажимаю на кнопку звонка. Звонок не работает. Неудивительно. Вдруг я замечаю приоткрытую дверь. Захожу.

Весь пол заставлен восковыми свечами, и почти все они зажжены. Свечи – единственный источник тепла и света сейчас. Я знаю, что моя мама на кухне, с соседкой. Наверное, они пьют чай и разговаривают. Но их не слышно. Огоньки свечей неровные, словно от сквозняка. Я иду в зал. Мои ладони потеют, и я стискиваю плюшевого зверька изо всех сил.

Вдруг я замеча