Мы – другой (сборник)

Юлий Гуголев

Юлий Гуголев родился в 1964 году в Москве. Окончил медицинское училище и Литературный институт имени А.М. Горького. Автор поэтических книг «Полное. Собрание сочинений» (2000), «Командировочные предписания» (2006), «Естественный отбор» (2010). Стихи, собранные в настоящей книге, написаны в 2011–2018 годах.

Юрий Гуголев

Мы – другой

© Новое издательство, 2019

* * *

«…Потому что часы не равны…»

…Потому что часы не равны

представленью о времени, ибо

даже шелест летейской волны,

преднамеренно плещущей в глыбу

или в глину, иль в радужный свет,

всё же не в состояньи заполнить

поцелуем оставленный след.

Может быть, я сумею запомнить

над холодной поверхностью лба

эти руки, которые лепят

в час, когда заглушает труба

связных слов преднамеренный лепет.

Подчинясь роковому призыву,

все струится туда, к алтарю,

где бормочет огонь торопливо.

Может быть, я при нем рассмотрю…

«Божия коровка…»

Божия коровка,

чья на тебе кровка?

И того, и этого,

до костей раздетого,

ужасом объятого…

Я – того… нет, я – того,

черного и белого,

заживо горелого,

угольками бьющего,

немо вопиющего:

«улети на небо»,

чающего слепо

утоленья жажды.

Чья же ты? Ну, чья ж ты?

«В четверг позвали в Сахаровский центр…»

1

В четверг позвали в Сахаровский центр

читать стихи в защиту палестинца.

На фото он понравился мне чем-то,

и я, ну, раз позвали, согласился.

А как тут не пойти, когда зовут?

Тем более, когда звонит Лавут.

Я ей в ответ: «Конечно… Ост не Вест…

(Каких невест?!) …но стоит попытаться…

Поэтам надо выразить протест…

против чего?.. каких декапитаций?»

Тут выясняется, что парень наш, увы,

имеет шанс лишиться головы.

Он что-т’такое ляпнул про Коран,

Всевышнего и, заодно, Пророка.

Ему от ваххабитов разных стран —

кирдык взамен пожизненного срока.

(Прикинь, вот, ты прочтешь два-три стишка,

а в дверь Энтео – всё, секир-башка.)

Поэтому в четверг я прихожу

и обращаюсь к публике: «Ребята,

поэтам нужно выручить ходжу,

попавшего в застенки шариата.

А если не спасем того ходжи,

то сложно будет жить нам не по лжи».

И вот я заливаюсь соловьем,

мечу вам перлы и добытый радий,

но чувствую, что в черепе моем

обосновался, как б’т’ск’ать, Кондратий.

Буквально, разрывается башка.

А мне еще читать два-три стишка.

Короткие – еще туда-сюда,

И слушать, и читать не так чтоб тяжко.

Вначале – шутка, далее – еда,

А под конец, как водится, смертяшка.

Но невозможно доле шести строф

читать и слушать, если не здоров.

А тут уж явно – более шести,

ну, что ж я буду врать своим ребятам,

мне лучше бы заткнуться и сойти

со сцены, чтоб не встретиться с Кондратом,

пока он не хватил меня, пока…

Но, сука, не кончается строка!

Пусть жизнь еще не прожита на треть,

Для смерти нет ни молодых, ни старых.

Но в Сахаровском центре умереть —

вот это будет сразу всем подарок:

нашистам, правоверным, демшизе,

по-своему довольны будут все.

2

Н’вот взять хоть тех, чью пламенную речь

я грешным делом почитаю чушью:

вниманье человечества привлечь

пытаясь к психотронному оружью,

любой из них тому уж будет рад,

что «здесь и прецедент, и компромат.

Но, в сущности, особой нет беды.

Поэт погиб, зато как стало зримо,

откуда и куда ведут следы

сторонников кровавого режима.

Пускай же облучают нас враги.

Мы шапочки надвинем из фольги».

Как Голиаф – и камню, и праще,

нашист – делам кровавых рук Госдепа,

так удивился бы: «ну кажется, уж где бы!

но в Сахаровском центре, блин, ваще!

Совершенно распоясался Госдеп!

Америке держать его в узде б!

Но, в сущности, беды особой нет, —

нашист вздохнет и сплюнет просветленно, —

ведь ваш так называемый поэт

был плоть от плоти пятая колонна.

Рука Госдепа… Вашингтонский след…

Вопросы есть. Но возражений нет».

Возрадуются и того сильней

отдельные сыны религий книги.

Друг друга за баранов и свиней

считая, тех, кто жидкие вериги

в себя залив, юродствует вотще,

они поубивали бы ва