Приключение второго пятна

Артур Конан Дойл

«Я полагал, что «Приключение в Эбби-Грейндж» будет последним из расследований моего друга мистера Шерлока Холмса, о котором я поведаю публике. Это мое решение объяснялось не отсутствием материала для рассказа – у меня имеются заметки о сотнях дел, про которые я ни разу даже не упоминал, – и отнюдь не угасанием интереса со стороны моих читателей к поразительной личности и уникальным методам этого необыкновенного человека. Истинная причина заключалась в нежелании мистера Холмса, чтобы публикации о его триумфах продолжались…»

Артур Конан Дойл

Приключение второго пятна

Я полагал, что «Приключение в Эбби-Грейндж» будет последним из расследований моего друга мистера Шерлока Холмса, о котором я поведаю публике. Это мое решение объяснялось не отсутствием материала для рассказа – у меня имеются заметки о сотнях дел, про которые я ни разу даже не упоминал, – и отнюдь не угасанием интереса со стороны моих читателей к поразительной личности и уникальным методам этого необыкновенного человека. Истинная причина заключалась в нежелании мистера Холмса, чтобы публикации о его триумфах продолжались. Пока он занимался своей профессиональной деятельностью, описание его успехов имело для него некоторую практическую ценность, но с тех пор, как он навсегда покинул Лондон и занялся изучением пчел и пчеловодства среди сассекских холмов, всякая известность стала ему ненавистной, и он безоговорочно потребовал, чтобы его запрет соблюдался свято. Только когда я напомнил ему про мое обещание, что в надлежащее время «Приключение второго пятна» будет непременно опубликовано, а также указал на желательность того, чтобы эту длинную серию эпизодов завершило самое значимое из международных дел, ему поручавшихся, мне наконец-то удалось получить его согласие на то, чтобы всемерно тактичный отчет о произошедшем все-таки был предложен вниманию публики. Если в изложении событий кое-какие подробности я оставлю неясными, читатели без труда поймут, что у моей сдержанности есть основательная причина.

Итак, в год и даже десятилетие, которые останутся неназванными, как-то осенью во вторник утром нашу скромную гостиную на Бейкер-стрит почтили своим присутствием два визитера, известных всей Европе. Один, худощавый, с римским носом, с орлиными глазами и доминирующий над всем и вся, был не кто иной, как достославный лорд Беллинджер, дважды премьер-министр Великобритании. Другой, темноволосый, с правильными чертами лица, безупречно элегантный, далеко еще не пожилой и одаренный как телесной, так и духовной красотой, был достопочтенный Трелони Хоуп, секретарь по европейским делам, принадлежащий к самым видным государственным деятелям страны. Они сидели бок о бок на нашем заваленном бумагами диванчике, и по встревоженному и усталому выражению их лиц было нетрудно понять, что привело их сюда дело самой неотложной и огромной важности. Худые, в синих прожилках руки премьера крепко сжимали слоновой кости ручку его зонтика, и он мрачно поворачивал свое аскетическое лицо с впалыми щеками от Холмса ко мне и обратно. Секретарь по европейским делам нервно подергивал себя за усы и играл брелоками на часовой цепочке.

– Едва я обнаружил мою потерю, мистер Холмс, нынче утром в восемь часов, то незамедлительно поставил в известность премьер-министра. И по его предложению мы вместе приехали к вам.

– Вы сообщили в полицию?

– Нет, сэр, – сказал премьер-министр с той мгновенной категоричностью, которой славился. – Мы этого не сделали, и об этом не может быть и речи. Поставить в известность полицию в конечном счете означает поставить в известность публику. А именно этого мы особенно хотели бы избежать.

– И почему, сэр?

– Потому что документ этот имеет такую колоссальную важность, что его опубликование могло бы привести – и скажу даже, почти наверное привело бы к опаснейшему европейскому кризису. Не будет преувеличением сказать, что на карту поставлены мир или война. Если его возвращение не будет осуществлено в полнейшей секретности, то его вообще нет смысла возвращать, так как цель похитителей – именно