Кащенко. Записки не сумасшедшего

Елена Викторовна Котова

Новый сборник Елены Котовой – это дом, за каждым окном которого – жизнь в ее изменчивой простоте. И оказывается, что будни за решеткой московской психбольницы не абсурднее гламурного шопинга за витриной лондонского магазина, старушки грезят по-девичьи, у независимого плейбоя появляется вдруг взрослая дочь, а жена полюбила мужа в момент расставания. Это трагично, это смешно, это узнаваемо. Автор рассказывает житейские истории с неповторимым шармом, простегивая яркой ниткой абсурда пестрые картины.

Елена Котова

Кащенко! Записки не сумасшедшего

От автора

В марте 2013 года я очутилась в печально известной всем больнице Кащенко. Не по своей воле и не по воле врачей, а по решению Тверского районного суда, отправившего меня на принудительную психиатрическую экспертизу.

К тому времени я была уже третий год под следствием. Как считал следователь Николаев, я «готовилась вымогать коммерческий подкуп» у российского мини-олигарха с канадским паспортом Сергея Черникова, которого я видела один раз в жизни. Я служила тогда членом Совета директоров в Европейском банке реконструкции и развития (ЕБРР), а мини-олигарх хотел получить от банка кредит. Помочь ему, как и любому иному клиенту из России, я могла лишь подсказкой, что ему стоит и чего точно не стоит делать. Точно не стоит пытаться получить кредит и одновременно продавать компанию, так не бывает. Этот совет мини-олигарху не понравился до крайности, и разговор, мягко говоря, не сложился. Вернувшись в Лондон, я попросила управление, где готовился кредит, все еще раз перепроверить. Вместо этого руководство банка тут же доложило Черникову о моих словах, а тот в лучших традициях настрочил донос, что это мне денег от него хотелось. Пришлось уйти в отставку – раз так подставилась, – и я безмятежно отправилась на Рождество кататься на лыжах с семьей. В горах же и узнала, что ЕБРР передал собранный на меня компромат в лондонскую полицию, та открыла уголовное дело против русского коррупционера, это вызвало в Москве переполох в самых верхах, и, чтобы ясно показать англичанам, что данный вопрос их совершенно не касается, в Москве тоже решили открыть против меня уголовное дело!

Так что к третьему году следствия мне временами казалось, что все должно кончиться хорошо, потому что следствие не в силах раскачаться и объяснить, как можно «готовиться к вымогательству» и в чем это «приготовление» могло заключаться, если я видела человека один раз и один раз ответила на его звонок спустя полтора месяца. Не говорю уже о том, что следователь отмахивался от вопроса – как член Совета директоров банка может вообще пытаться что-либо вымогать у клиента, ведь члены Совета не сидят в кредитных комитетах. У них совсем иные, политические, задачи.

А временами казалось, что ничем хорошим это кончиться не может: ведомственная машина, работающая по формуле, что каждое обвинение должно закончиться обвинительным приговором, едет на меня неотвратимо, как каток, под которым я и погибну. Убеждала себя, что испытания выпадают всем, причем не за что-то, а для какой-то высшей цели, и мне казалось, что я ее поняла – я стала писателем.

Помню, как вызвал меня следователь, чтобы уведомить, что решил отправить меня в психушку. Повторял, что он-то уверен в моей нормальности, но вот начальство так решило. Видимо, майор Николаев хотел производить приятное впечатление даже на обвиняемых.

Тем же вечером дома я складывала футболки и трусики в сумку, а моя уверенность, что выстою, померкла, как кнопочка «пуск» на компьютере, когда его отправляешь в сон. Она и так уже подмигивала тускло и уныло. Ведь меня обвиняют не в развращении малолетних, не в том, что я пырнула мужа ножом или размозжила голову ребенку, а каком-то приготовлении к получению денег. При чем тут психиатрия? А когда что-то невозможно понять, оно особенно страшит.

Весть разнеслась по городу, и в мой первый день в Кащенко к зданию шли корреспонденты с камерами и без. Мы все не свободны от собственной истории, наше поколение, по крайней мере, уже не забудет Бродского