Тень от шпаги. Морфология литературного произведения

Илья Михайлович Франк

В этой книге идет разговор о ряде существенных линий в текстах русской, а также западноевропейской литературы (о «линии» зеркала, о «линии» страха падения, о «линии» кружения или кольца, о «линии» восточного чужеземца…). Кроме того, вы увидите, как эти «линии», сопрягаясь между собой, образуют единую динамическую картину.

Илья Франк

Тень от шпаги. Морфология литературного произведения

В моем камине я жгу угли, которые из-за их круглой и однородной формы называют головами монахов. Когда однажды огонь почти угас, я достаю из камина угольную штуку фантастического вида. Петушья голова с роскошным гребешком на почти человеческом туловище с перекрученными членами. Это было похоже на демона из средневекового шабаша ведьм.

На другой день я вынимаю из камина великолепную группу из двух пьяных карликов, которые обнимаются, в то время как их одеяния раздуваются на ветру. Это шедевр примитивного ваяния.

На третий день у меня в руках Мадонна с ребенком в византийском стиле, несравненная по красоте линий.

Знакомый художник заходит ко мне в гости; он рассматривает три статуэтки с возрастающим любопытством и спрашивает, кто их создал.

    Август Стриндберг. Inferno

© И. Франк, 2015

© ООО «Издательство ВКН», 2015

Гоголь и бесчисленноглазый Кришна

В гоголевской повести «Портрет» (1833–1842) художник Чартков случайно находит и покупает портрет старика, который словно приковал его к себе своим жутко живым взглядом. С самого начала очевидно, что герой в этом портрете встретил своего злого ангела, своего двойника-антипода, смотрящего на него так, словно в магическом зеркале отразилась сама черная сторона его души. Подобное еще более определенно позже выразится в романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» (1890), где рассказывается, как молодой человек хранит у себя портрет старика – постепенно стареющее изображение самого себя. Но вот что у Гоголя:

«“Что, батюшка, выбрали что-нибудь?” Но художник уже стоял несколько времени неподвижно перед одним портретом в больших, когда-то великолепных рамах, но на которых чуть блестели теперь следы позолоты.

Это был старик с лицом бронзового цвета, скулистым, чахлым; черты лица, казалось, были схвачены в минуту судорожного движенья и отзывались не северною силою. Пламенный полдень был запечатлен в них. Он был драпирован в широкий азиатский костюм. Как ни был поврежден и запылен портрет, но когда удалось ему счистить с лица пыль, он увидел следы работы высокого художника. Портрет, казалось, был не кончен; но сила кисти была разительна. Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью. Когда поднес он портрет к дверям, еще сильнее глядели глаза. Впечатление почти то же произвели они и в народе. Женщина, остановившаяся позади его, вскрикнула: “Глядит, глядит”, – и попятилась назад. Какое-то неприятное, непонятное самому себе чувство почувствовал он и поставил портрет на землю».

Здесь мы видим три признака двойника-антипода. Во-первых, он находится на портрете, на картине, которую рассматривает герой. Картина здесь является ипостасью злого зеркала: герой смотрится в него и видит искаженного себя. Важно тут и «судорожное движенье», столь свойственное всем дьявольским двойникам, а также самим героям, повстречавшимся с двойниками, – в различных литературных произведениях (например, Метьюрина, Гофмана, Достоевского). Во-вторых, сам пристальный и страшный взгляд (взгляд двойника – то ли взгляд со стороны, то ли отражение собственного взгляда героя, напряженно вглядывающегося в зеркало). В-третьих, азиатское одеяние изображенного на портрете старика. Двойник-антипод должен предстать необычным, экзотическим, потусторонним человеком. Поэтому он часто предстает чужаком, иностранцем, нередко азиатом. Не случайно в повести Гоголя «Невский проспект» художник Пискарев приходит за помощью к «персиянину» (и персиянин дает Пискареву опиум).

Довольно часто тенев