Когда стихи улыбаются

Эдуард Аркадьевич Асадов

Золотая серия поэзии (Эксмо)

В книгу известного поэта Эдуарда Аркадьевича Асадова вошли не только самые известные его стихи, но и авторский дневник, который Э. Асадов вел много лет. И, с присущим ему юмором, назвал «мыслями на конце пера».

Эдуард Асадов

Когда стихи улыбаются

Иначе жить на земле нельзя

Про будущую старость

Гоня хандру повсюду

То шуткой, то пинком,

Я, и состарясь, буду

Веселым стариком.

Не стану по приказу

Тощать среди диет,

А буду лопать сразу

По множеству котлет.

Всегда по строгой мере

Пить соки. А тайком,

Смеясь, вздымать фужеры

С армянским коньяком.

На молодость не стану

Завистливо рычать,

А музыку достану

И буду с нею рьяно

Ночь – за полночь гулять.

Влюбленность же встречая,

Не буду стрекозлить,

Ну мне ли, ум теряя,

Наивность обольщая,

Посмешищем-то быть?!

К чему мне мелочиться,

Дробясь, как Дон Жуан,

Ведь если уж разбиться,

То вдрызг, как говорится,

О дьявольский роман!

С трагедией бездонной,

Скандалами родни,

Со «стружкою» месткомной

И с кучей незаконной

Горластой ребятни.

И может, я не скрою,

Вот тут придет за мной

Старушечка с косою:

– Пойдем-ка, брат, со мною,

Бездельник озорной!

На скидки не надейся,

Суров мой вечный плен.

Поди-ка вот, посмейся,

Как прежде, старый хрен!

Но там, где нету света,

Придется ей забыть

Про кофе и газеты.

Не так-то просто это —

Меня угомонить.

Ну что мне мрак и стужа?

Как будто в первый раз!

Да я еще похуже

Отведывал подчас.

И разве же я струшу

Порадовать порой

Умолкнувшие души

Беседою живой?!

Уж будет ей потеха,

Когда из темноты

Начнут трястись от смеха

Надгробья и кусты.

Старуха взвоет малость

И брякнет кулаком:

– На кой я черт связалась

С подобным чудаком!

Откуда взять решенье:

Взмахнуть косой, грозя?

Но дважды, к сожаленью,

Убить уже нельзя…

Но бабка крикнет: – Это

Нам даже ни к чему! —

Зажжет мне хвост кометой

И вышвырнет с планеты

В космическую тьму.

– Вернуться не надейся.

Возмездье – первый сорт!

А ну теперь посмейся,

Как прежде, старый черт!

Но и во тьме бездонной

Я стану воевать.

Ведь я неугомонный,

Невзгодами крещенный,

Так мне ли унывать?!

Друзья! Потомки! Где бы

Вам ни пришлось порой

Смотреть в ночное небо

Над вашей головой, —

Вглядитесь осторожно

В светлеющий восток

И, как это ни сложно,

Увидите, возможно,

Мигнувший огонек.

Хоть маленький, но ясный,

Упрямый и живой,

В веселье – буйно-красный,

В мечтанье – голубой.

Прошу меня заране

В тщеславье не винить,

То не звезды сиянье,

А кроха мирозданья,

Ну как и должно быть.

Мигнет он и ракетой

Толкнется к вам в сердца.

И скажет вам, что нету

Для радости и света

Ни края, ни конца.

И что, не остывая,

Сквозь тьму и бездну лет,

Душа моя живая

Вам шлет, не унывая,

Свой дружеский привет!

    1976

«Сатана»

Ей было двенадцать, тринадцать – ему,

Им бы дружить всегда.

Но люди понять не могли, почему

Такая у них вражда?!

Он звал ее «бомбою» и весной

Обстреливал снегом талым.

Она в ответ его «сатаной»,

«Скелетом» и «зубоскалом».

Когда он стекло мячом разбивал,

Она его уличала.

А он ей на косы жуков сажал,

Совал ей лягушек и хохотал,

Когда она верещала.

Ей было пятнадцать, шестнадцать – ему,

Но он не менялся никак.

И все уже знали давно, почему

Он ей не сосед, а враг.

Он «бомбой» ее по-прежнему звал,

Вгонял насмешками в дрожь.

И только снегом уже не швырял

И диких не корчил рож.

Выйдет порой из подъезда она,

Привычно глянет на крышу,

Где свист, где турманов кружит волна,

И даже сморщится: – У, сатана!

Как я тебя ненавижу!

А если праздник приходит в дом,

Она нет-нет и шепнет за столом:

– Ах, как это славно, право, что он

К нам в гости не приглашен!

И мама, ставя на стол пироги,

Скажет дочке своей:

– Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,

Зачем нам твои враги!

Ей – девятнадцать. Двадцать – ему,

Они студенты уже.

Но