А старый пират…

Эдуард Вениаминович Лимонов

Стихи оголтелого человека Старым пиратом назвал меня Тьерри Мариньяк – приятель моих парижских лет. «Comment са va, vieux pirate?!» (Как все идет, старый пират?!) – воскликнул он, похлопывая меня по спине, когда мы встретились недавно в Москве и обнялись. О том, «как все идет» у старого пирата, откроет вам эта книга. В ней читатель найдет стихи моим любимым деткам и злой красавице-жене, подружке Е. и подружке Н., и даже московскому градоначальнику, преследующему поэта судебным иском в полмиллиона. Исторические реминисценции, осколки легенды о Фаусте, стихи к мертвой Наталье Медведевой, стихи к банкирам и к уродливой Москве, «где демоны над головой / на зданиях сидят», стихотворения на злобу дня – о мировом экономическом кризисе, стихи на смерть Майкла Джексона, отклик на аварию Саяно-Шушенской ГЭС – вот чем полон пиратский сундук. Короче, перед вами новый сундук стихов «оголтелого человека», как характеризовал меня недавно один критик. Я и есть оголтелый vieux pirate. Э. Лимонов

Эдуард Лимонов

А старый пират…

Стихи

Книга издана в авторской редакции

* * *

Вдовец. Генерал. Карбонарий.

Убийца с кинжалом в плаще,

Таков был тот странный сценарий

Для жизни моей, и вотще…

Мне некую цель поручили,

Мне некий плацдарм отвели,

Ни разу меня не забыли,

Любовно героя пасли…

Затихающий рокот беды

* * *

К.

От нас ничего не осталось?

И даже кольцо потерялось,

А впрочем, остались дети,

Такие чужие на свете…

Как грустно! И душесдирающе…

А было легко и мечтающе…

Зачем ты меня так изранила,

И наших детей прикарманила?

Зачем, отвечай мне, чертовка?

Тупая ты, словно морковка,

Ты сволочь, морковкина дочь.

Ты – овощ, тебе не помочь!

Детей ты лишила отца…

Сидят в тебе два подлеца

И, злые, глядят через очи

Как мрачные, злобные Сочи…

* * *

К.

Я Вас любил как самый добрый зритель,

Я Вас мечтал, я Вас обожествлял.

Вы стали мне убийца и мучитель,

А я ведь заменял Вам целый зал.

Я послан был, – Истории свидетель,

А не подсобных совершатель нужд.

Я был, сама, простите, добродетель,

Одновременно: скромный тихий муж…

Величие мое Вы не узнали!

И Гений мой, он мимо Вас прошел,

И во Вселенной, а не в кино-зале,

Где ничего не стоит слабый пол.

Среди планет – булыжников и магмы,

Ста тысяч солнц пылающих всегда

Вы повторили путь преступной мамы

И устремились с вызовом, куда?

Туда, где нет Истории. Где пошло.

Лишь плоская растительная жизнь,

Ушли как окотившаяся кошка

Уходит равнодушно… Так? Скажи?

* * *

К.

«Он мне никто, и я не с ним!»

– Так женщина лгала.

Летал по небу херувим

С улыбкой в два угла.

Вставала кислая заря

Шампанским смятена…

Я думал: «В фас, придирки зря»,

Но лживая спина,

У этой женщины была.

И я не верил ей.

Когда же женщина ушла

Чрез пару сотен дней,

То выяснилось, что живет

Под крышею одной

С ней рядом тот, с ней рядом тот,

О ком лгала спиной…

* * *

Любит не тот, кто хвалит,

А тот, кто в ночную тьму

Глаза бессонные пялит

И матом, как на Колыму,

Отправленный, сопровождает…

А между тем, светает…

Любит не тот, кто хвалит:

«Божественная!», «царица!»

А тот, кто отсюда валит,

Туда от тебя стремится

Еще и убить грозится…

Мы видели, знаем сами

Такое под небесами

Разнузданных злоб разбой

Видали мы между собой,

Но я был всегда с тобой…

Чего же ты натворила?

Зачем же ты в Вечности так

Грязнейших следов наследила!

А дети? А я? Мы, как?

Непоправим наш брак,

Теперь он не брак, а мрак…

А дети? А я? Мы, как?

Три крысы

Ну ты хоть плачешь иногда?

Ведь твой, – Великий грех!

Четверг ли это, иль среда

В ночи, часов до трех,

К тебе бы приходить должны

В зловонии, в дыму

Твои ужасные вины

Терзать тебя саму, -

Три крысы, чтоб тебя глодать.

«Где наша, где семья?»

Две, – дети твои, злая мать,

А третья крыса, – я!

Нет, ты не плачешь никогда,

Поэтому в ночи,

Четверг ли это, иль среда

Придем мы, палачи!

Да, мы тебя с ума сведем,

Преступная ты мать!

В обезумении