Алексеев – счастливый человек

Роман Валерьевич Сенчин

«Илья Павлович Алексеев положил гантели на край коврика, помахал руками, глубоко выдохнул. Смачно потянулся, похрустел суставами. Затем стал приседать, сомкнув кисти рук на затылке. В окно смотрит свежее, слепящее солнце, на кухне готовит завтрак жена. Проигрыватель крутит пластинку „Спейс“, под музыку которой Илья Павлович каждое утро делает зарядку, набирается бодрости. Но немного и грустновато, как обычно бывает осенью. Вот скоро солнца не будет в окне – с каждым днем оно все ленивее выползает на небо, все короче его путь с востока на запад. Впереди долгая и неживая зима, но потом, после нее обязательно вернется весна, снова зацветет земля яркой зеленью, загомонят воробьи на тополях во дворе…»

Роман Сенчин

Алексеев – счастливый человек

– Раз, два, три, ч-четыре. Раз, два, три, ч-четыре…

Илья Павлович Алексеев положил гантели на край коврика, помахал руками, глубоко выдохнул. Смачно потянулся, похрустел суставами. Затем стал приседать, сомкнув кисти рук на затылке.

– Раз, два, три, ч-четыре. Раз, два, три, ч-четыре…

В окно смотрит свежее, слепящее солнце, на кухне готовит завтрак жена. Проигрыватель крутит пластинку «Спейс», под музыку которой Илья Павлович каждое утро делает зарядку, набирается бодрости. Но немного и грустновато, как обычно бывает осенью. Вот скоро солнца не будет в окне – с каждым днем оно все ленивее выползает на небо, все короче его путь с востока на запад. Впереди долгая и неживая зима, но потом, после нее обязательно вернется весна, снова зацветет земля яркой зеленью, загомонят воробьи на тополях во дворе.

– Ребятки, – позвала жена, – почти готово!

– Да-да! – Илья Павлович поднялся с коврика.

Он еще немного попрыгал, помахивая руками, расслабляя и собирая тело, чувствуя, как налились силой мышцы. Наконец шумно дыхнул и успокоился. Снял с проигрывателя пластинку, спрятал в конверт. Гантели закатил под диван, свернул и убрал в шифоньер коврик. Взглянул на часы: без пятнадцати восемь.

Наскоро сполоснулся под душем холодной водой, растер спину и грудь полотенцем. Побрился, прыснул на лицо одеколона. Оделся в отутюженный, свежий костюм.

Жена и сын уже завтракали. Кухонное радио-коптилка невнятно бубнило о чем-то, создавало атмосферу уюта.

– Садись, я тебе вот положила, чтоб остывали. Да уж, наверное, холодные совсем…

– У, пельмешки! – Илья Павлович опустился на табурет напротив жены, положил на колени чистую салфетку. – Когда ты успела?

Ели, как всегда, основательно, чтоб голод не мучил в течение дня. Но сын, сегодня вялый и молчаливый, отодвинул тарелку с несколькими пельменями, в три глотка выпил чай со сливками, встал из-за стола.

– Спасибо…

– Ты чего такой? – удивился Илья Павлович. – Случилось что?

– Да нет, – замялся сын Виктор, потом сказал: – Это, у Ирки Чепурновой день рожденья сегодня. Собирают на подарок…

– Сколько?

– По пятьдесят.

– Гм… – Илья Павлович вытер салфеткой губы. – Это что за подарок такой? «Вольву» ей купить собираетесь?

– Ну, что-нибудь, я не знаю… Торты еще, чаепитие…

Алексеев посмотрел на жену.

– Как, мама Таня, выделим?

Решили выделить. Виктор повеселел, сел обратно за стол, торопливо доел пельмени.

– Не опоздай, сынок, уже восемь, – сказала мать. – После уроков сразу домой, я талон взяла к стоматологу на три часа. Сходим проверим твои зубы.

– У меня же не болит.

– Все равно надо, чтоб посмотрели. Ты можешь не замечать, а потом поздно будет – зуба лишишься.

– Да ну… – поморщился Виктор.

Илья Павлович осадил сына:

– Хорош, хорош. Предупредить всегда легче, чем лечить. – И уже мягче, жене: – Н-ну, спасибо, Танюша! – Встал, поцеловал ее в щеку. – Надо бежать.

– Я сегодня дома останусь, здесь почитаю спокойно. Договорилась, в редакцию не пойду.

– Хорошо. Я тебе звякну, если что…

Улица кипела спешащими людьми, беспокойными колоннами автомобилей. Общая суета подхватила Илью Павловича, и он, все убыстряя шаг, направился к троллейбусной остановке. Приятное, погожее осеннее утро, солнце на чистом небе лишь в первый момент, как вышел из подъезда, отозвались в его сердце тихой волной радости, и ту