Назад к книге «Четвертая четверть» [Руслан Иванович Аристов]

Четвертая четверть

Руслан Иванович Аристов

Книга, изменившая историю. Книга, предлагающая свежий, небанальный взгляд на факты, которые официальной историей искажены донельзя. Книгадля тех, кто не разучился думать!Потенциальному читателю настоятельно рекомендуется открыть книгу и начать ее читать. Предложенная Вашему вниманию аннотация интригует, но не впадает в крайности.

Четвертая четверть.

Можно, конечно, все валить на Первое апреля… Но, начавшаяся в этот развеселый день, последняя четверть учебного года показалась нам, ученикам восьмого «А», просто фантасмагоричной (именно этим словом описал все в дальнейшем произошедшее знайка Груздев).

Во-первых, у нас появился новый учитель истории и обществознания.

Блаженный.

Фамилия у Василия Ивановича была такая смешная – Блаженный.

Елену Сергеевну, которая изводила нас зубрежкой и бессмысленным переписыванием страниц из учебника в тетради, уволили за очередное рукоприкладство еще до Нового года, и новый историк, на ее фоне, по прошествии неисторичной четверти, показался нам просто идеальным: он был исключительно вежлив с нами, нетребователен к тетрадям и совсем не ставил двоек, объясняя это тем, что знание истории полезно в принципе, но вот оценивание этого знания – бессмысленная затея, ибо история – не постоянна, многие даты и цифры – гипотетичны, а зачастую – банально фальсифицированы, да и вообще – сама «историческая наука» периодически переписывается и подстраивается под требования времени! Плюс к этому он был олицетворением (по словам девочек) древнегреческих аполлонов. Статный красавец, пышущий здоровьем и задором. Короче, он сам по себе был классный, а его еще и поставили к нам классным! Блаженство!

Но еще более поразительным и неправдоподобным показался всем перевод в наш класс двух странных учеников. Мальчика и девочку.

Сказать «странных» – это ничего не сказать, но, собственно, поэтому я и решил рассказать вам эту историю.

Первой учитель добродушно представил девочку:

– Родина Люба. Попала с родителями в аварию, очень долго восстанавливалась и вообще… Пропустила много школы и, несмотря на то, что старше вас на год, ей придется начинать все сначала. В нашем классе. Прошу ей во всем помогать и вообще…

Родина представляла собой невзрачное несуразное создание с задорными хвостиками русых волос и веснушками, рассыпавшимися по улыбающемуся лицу.

Следом за Любой Василий Иванович представил и мальчика, крепко сбитого подростка с серьезным взглядом и харизмой лидера:

– А это – РодИна Мирек, с ударениями на буквах «И», – улыбнулся учитель. – Он с родителями приехал из другого города, и вообще… Ну, сами все, что надо, узнаете, а этот год, а может и вообще, они доучатся с нами. Для адаптации новичков я попрошу освободить им первую парту. А также – любить их и жаловать!

– И вообще… – добавил за Блаженного штатный юморист Шустов и класс вразнобой прыснул добродушным смешком…

***

В апреле город поглотила долгожданная весна и заполнила все пространство таким ярким светом и таким дурманящим ароматом свежести, какие бывают только в период пробуждения природы от зимней спячки. Головы от необъяснимого счастья (или химических последствий наступления весны) кружились у всех, и учебой не горел никто. Ни ученики, ни их горемычные мучителя.

Зина и Нина, молоденькие училки начальных классов, не стесняясь, демонстрировали свои разноплановые достоинства перед Блаженным, невзирая на то, что их кабинеты находились в противоположном крыле здания.

Старшеклассницы тоже резко взялись за перегрызание гранита истории, видимо инстинктивно, но без шансов на взаимность, повинуясь весеннему гормональному пробуждению.

Школа кишела страстями в пучине броуновского движения страждущих обрести и передать знания, накопленные предшествующими поколениями.

Среди всего этого вселенского школьного хаоса неколебимым утесом стойко держался наш историк.

Василий Иванович со спокойствием удава наблюдал за брачными играми самочек, безжалостно подогревая страсти то уместными комплиментами, то смелыми шутками, то голливудской улыбкой. Одна только его сентенция про вред морали, мимоходом озвученная Зине