Замануха для фраера

Евгений Евгеньевич Сухов

Медвежатник #6

Говорят, в казанском озере Кабан аж с XVI века лежат нетронутыми главные ценности казанского хана Едигера. Другие рассказывают, что в Гражданскую войну залетные бандиты схоронили на его дне огромную часть золотого запаса России из разграбленного отделения Госбанка в Казани… Как-то местный рыбак Степан искал в озере утопленника, да, видно, зацепил багром что поценнее. Выволок на берег какой-то ящик. А тут откуда ни возьмись прибежал заведующий местной бакалейной лавкой Филипчук. Разговорились. И уж было собрался Степан открыть находку, как вдруг в руках заведующего сверкнула финка… Последнее, что увидел рыбак, – холодные глаза Филипчука, и если б знал Степан бакалейщика в юности, без труда угадал бы в нем Якима – известного в прошлом налетчика и вора…

ГЛАВА 1

ИЮЛЬ 1949 ГОДА

– Слушай, какой ты все-таки молодец, э? Такой мяч им заколотил! Левой, с наката, это твоя игра, мамой клянусь! – шевеля в подтверждение то бровями, то усами, захлебывался от восторга мужчина кавказского вида. Он был определенно навеселе, и его черные глаза блестели, как натертый фланелью бок трофейного «Опеля».

– Ми все гордимся тобой, – вторил ему мужчина постарше, чей нос нависал над губой, как скала над обрывом. – Гиви прав: это ты сделал игру, дарагой! Без тебя нашему «Динамо» не видать выхода в полуфинал, как… – он сморщил лоб, ища подходящее сравнение, но, так и не найдя, воскликнул: – Так выпьем же за тебя!

В высоких бокалах из тонкого стекла искрилось золотистое шампанское, и пузырьки на его поверхности лопались, разбрасывая вокруг себя крохотные фейерверки. Мужчины чокнулись.

Разговор происходил за столиком летнего ресторана «Фиалка», сохранившегося с тех незапамятных пор, когда на месте стадиона «Динамо» располагался публичный городской сад домовладельца Панаева. Молодого худощавого человека, которого расхваливали Гиви и его носатый товарищ, звали Вахой, а если быть точнее, Вахтангом Георгиевичем Геворгадзе, и был он центральным нападающим тбилисской команды «Динамо», приехавшей в Казань на всесоюзные соревнования по футболу на кубок Центрального Совета спортобщества «Динамо». Это он забил сегодня решающий гол в матче с командой Еревана, был героем дня и вообще любимцем местного грузинского землячества.

– Спасибо, спасибо, – сдержанно отвечал на похвалы Ваха и косился на столик у окна. То есть, разумеется, не на сам столик, а на двух девиц в легких платьицах с накрахмаленными воротничками и в белых носочках, которые пили боржоми и тоже изредка поглядывали на него, весело перешептываясь. Особенно хороша была та, у которой на пухленьких щечках около носа были рассыпаны веснушки. Но веснушки веснушками, а главное – впечатляющая грудь, которая так и просилась под мужскую ладонь. Впрочем, вторая тоже была ничего – прекрасное сложение, загорелые ноги немного расставлены, из чего опытный мужской взгляд мог сделать однозначный вывод, что перед ним не робкая девушка, а женщина с опытом.

Ваха глотал слюнки. Куда лучше бы ему сидеть сейчас за тем столом, у окна, в обществе прелестных и доступных девиц, чем выслушивать от земляков их занудные дифирамбы.

– Нет, это тебе спасибо, дарагой, за твою игру, – не унимался носатый. – Сделал этих армяшек, как малых детей, а!..

Вахтанг в очередной раз рассеянно кивнул.

– Пачему ты меня не слюшаешь, э? – спросил вдруг носатый, заметив, что Ваха смотрит в другую сторону.

– Да слушаю, слушаю, – отмахнулся Ваха. Грудь и веснушки – это, конечно, хорошо, но, с другой стороны, ноги…

– Нет, не слюшаешь, – нахмурил брови носатый. – С тобой, дарагой, земляки каварят, они ждали тэбя, как радного, а ты не слюшаешь. Пачему?

– Ну, теперь я слушаю, – повернулся к нему Ваха и посмотрел в упор. – Говори, дорогой.

Носатый слегка насупился:

– Ты что, злишься? Пачему злишься? Он ведь злится, Гиви, слушай, э?

Тот неопределенно мотнул головой.

– Панимаю, мы тэбе надоели, э? Ты нас не уважаешь? – продолжал обижаться носатый. – Ты думаешь, если у тэбя папа секретарь республиканского комитета, то ты можешь сэбя так с нами вести, э? Нехарашо, – закачал он голов