ВМЕСТО ПРОЛОГА

– Вы идете в крестный ход?

– Нет, а это обязательно?

– Но Вы же – православный. Все православные идут в крестный ход.

– А Вы тоже православный?

– Да.

– А почему тогда без бороды? Разве православные мужчины не должны носить бороду?

– Ну, Вы тоже сравнили – бороду и крестный ход!

– Я просто хотел узнать, зачем Вы в него идете?

– Ну, не знаю. Просто иду и всё!

– А хотите узнать?

– А Вы сами ходили в крестный ход?

– И да, и нет.

– Как же это так?

– Тогда послушайте.

ПЕШЕШЕСТВИЯ НЕОФИТА В ПОИСКАХ СМЫСЛА ВЕЛИКОРЕЦКОГО КРЕСТНОГО ХОДА

Как это было?

Странное дело, я родился и вырос на Вятке, а о Великорецком крестном ходе узнал только уже взрослым, женатым человеком. Было это в начале 1990-х годов. Тогда мы с супругой и маленькой дочкой жили в Кстинино, в старом «поповском» доме, с окнами на старинный храм, широкими половицами и полом в полтора наката.

Построенный в центре села, на высоком подклете, этот большой и просторный дом после революции 1917 года сразу привлек внимание советской власти. Отобрав дом у семьи сельского священника, она устроила в нем сельсовет, куда приходили друзья, а в подвале – тюрьму, где содержались и ждали решении своей участи враги этой власти. Хотя еще пять – десять лет назад все они были односельчанами, прихожанами одного храма, братьями и сестрами.

Взяв в руки государевы вожжи, эта власть правила круто и решительно, ломая и строя, не жалея ни своих, ни чужих. Но когда, со временем, вожди состарились, старый запал прогорел, пропал страх, а вслед за ним из магазинов исчезли товары, и в августе 1991 года ГКЧП попытался ее спасти, ни один житель села не вышел на улицу, чтобы защитить эту власть. Не только потому, что все эти годы она решительно и последовательно искореняла веру, отслеживая каждое движение людей в сторону храма. Это могло смутить лишь тех, кто любил Церковь. Нет, теперь, после нескольких десятилетий безбожия, все было куда прозаичнее – измученные безденежьем и уже никому неверящие селяне давно уткнулись в свои огороды, и потому все, что происходило за границей этих нескольких соток, их попросту не волновало.

Именно тогда мне на глаза попалась небольшая заметка о Великорецком крестном ходе, которую сопровождала черно-белая фотография – молодой священник в отяжелевшем от влаги подряснике с крестом в руке шел во главе немногочисленной колонны паломников по раскисшей лесной дороге. И от этого снимка повеяло другой жизнью – еще незнакомой, но глубокой и настоящей.

Там, в этой далекой жизни, которая одновременно текла где-то рядом, люди жили молитвой, мужественно преодолевали посланные им испытания и точно знали, зачем и куда они идут. Это была именно то, что, как я понял много лет позже, Церковь называет «новой жизнью в Христе». И мне тоже захотелось пойти с ними на реку со сказочным названием Великая, словно сошедшим со страниц древнерусских былин.

«Пойти и дойти!»

Между тем приближалось время паломничества, а вместе с ним и конец учебного года (я тогда работал в школе), посадка картошки, дела огородные, и в завершение всего школьный завхоз откуда-то привез и высыпал под наши окна две телеги неколотых дров. Поэтому, когда я снова вспомнил о Великорецком ходе – было уже поздно. Паломники снова ушли на Великую, а я со своими дровами и грядками остался на берегу. И это было первым открытием – оказывается, одного только желания мало, нужна еще решимость. Причем за тебя никто этот шаг не сделает, и именно с него начинается твой крестный ход.

Лично для меня до сих пор остается загадкой, как и почему люди решаются сделать этот первый шаг? Но, думаю, в целом, для нашего поколения 40-летних, оказавшихся в юности перед выбором – или цинизм постсоветской жизни или робкий шаг к православной вере, мой опыт был довольно типичным. Таким образом, мой первый Великорецкий крестный ход 1997 года явился для меня одновременно и испытанием, и первой встречей с живым Православием.

Отправившись в него и имея в запасе одну лишь молитву «Отче наш», к концу паломничества я знал наизусть не только тропарь святителю Николаю, но и, идя вслед за певчими, подпевал в полголоса пасхаль