Безумный рыбак. Книга стихотворений

Вадим Геннадьевич Месяц

Обращение автора к традиционным формам закономерно: в его творчестве и раньше присутствовала лирическая составляющая, замешанная на фольклоре, но ни в одной книге она не была представлена в столь чистом виде. Он хорошо знает современную западную поэзию, много переводил ее на русский, редактировал несколько крупных антологий, в своем творчестве не чужд авангардных практик. Пресыщенность экспериментом привела к интонациям, укорененным в языке, искренности и теплоте, свойственным национальному мироощущению, почти детской простоте и ясности. Беззащитность подхода подкупает. Редкий случай написания стихов не только для собратьев по перу, но в первую очередь для читателя, не вовлеченного в кризис культуры.

Вадим Месяц

Безумный рыбак

Владимиру Шкаврову, краснодеревщику по профессии, рыбаку по призванию

От автора

Летом 2007 года мое совместное пребывание с родными, включая самых близких, сделалось невозможным. Я сделал несколько попыток что-то исправить, понимания не достиг, отчаялся и уехал в далекую чужую страну, где когда-то жил, но обычаев уже не помнил. В самолете бормотал молитвы о спасении любимых, но думал про злой свободный дух, витающий над водой. В аэропорту взял напрокат дряхлый автомобиль, и, ориентируясь по вспышкам памяти, добрался к полуночи до любимого озера. Мой высокогорный дом был в запущенном состоянии: забор рухнул, перила у главного входа выломаны с корнем, кто-то оборвал цепь в беседке на качелях, электричество и телефон отключены, грузовик заглох. Чертеж зодиака над головой подсказывал правильность происходящего. Предстоящее хозяйствование должно было отвлечь меня от ненужных мыслей. Я никогда не жил в лесу один, на стоицизм Робинзона Крузо или Генри Дэвида Торо не претендовал, но через пару-тройку дней смог наладить свой быт и даже починил лодку. Озеро буквально кишело рыбой: почему я раньше не знал об этом? Басс, щука, красноперый окунь, форель, рыба-солнце, ночью к берегу подходили сомы. Оленьи стада лениво уступали мне дорогу в свете фонаря, когда я возвращался с рыбной ловли, по утрам на доке прихорашивалась знакомая выдра, медведь дважды ломал мусорный бак, пока я не сколотил новый из дубовых досок, надежный как острог. Главной бедой стали тени прошлого, переполнившие жилище, реликвии прежней жизни (иконы, самовары, гитары), щемящие фотографии счастья, подарки. Призраки очаровательных дачниц настойчиво тревожили мой безгрешный сон. Я должен был бежать воспоминаний и перебрался во флигель, а усадьбу (двухэтажное кирпичное строение на берегу) стал сдавать охотникам и рыбакам на выходные. Это приносило мне достаточный доход, а общение с интернациональными постояльцами учило жизни и деловитости. Мое одиночество оживил регулируемый маскарад из многодетных хасидов, корейских беженцев, болгарских турок, польских пьяниц и американских военных. В свободное время я начал писать стихи, каковых не писал раньше. До этого я редко позволял вкладывать в свое творчество личные обиды, радости, следы отчаяния или надежд. Мне казалось это неприличным. Зачем грузить людей своими печалями? Я был слишком возвышенным, проще сказать – надменным. Незамысловатость бытия привела к простоте и внятности изложения. Эмоции переполняли меня, словно обиженного старшеклассника. Я не пугался надрыва, романса, слезы. Они стали для меня обретением новой степени свободы. Я смаковал свое горькое горе, бесстыдно предаваясь искушению «последней прямоты». Кто еще из видавших виды поэтов может себе такое позволить? Я забыл о существовании «поэзии», о своей ответственности перед ней. Я строчил доносы об одиночестве, будучи уверенным, что откровение должно соседствовать с пошлостью. Почти все, включенное в этот сборник, сочинено прошедшим летом на отдаленном пресноводном озере в чужеземной стране. Неудивительно, что стихи получились о любви, разлуке и родине. Сейчас я смотрю на некоторые из них с недоумением, сомневаясь в авторстве. Никогда не знаешь, как изменится твой голос в зависимости от обстоятельств. Одно очевидно – это было самым счастливым временем в моей жизни.

царск