Предисловие

Я хорошо помню, как придумал первое стихотворение. Это было весной 1992 года. На улице Металлистов. В пустой квартире, вечером. И делать, правда, было нечего. Но стихи так и приходят, вытесняя из жизни всё остальное. Слова, пришедшие из ниоткуда, одна или две строки, и пустой вечер. И нет стихов. И нет жизни. Иногда так надоедаешь, что тебя просто выгоняют из волшебной комнаты, как неспособного ученика, которому подарили строчку, а он не смог продолжить её предназначенными словами и сочинить стихотворение.

Я и раньше пытался рифмовать, что-то записывал в тетрадки, но это были не стихи. А в тот вечер я понял, что напишу стихотворение. Объяснить такое непросто. Это ведь просто чувство. И единственное доказательство этому чувству – сочинённое стихотворение. А о предыдущих я знал (и это тоже просто чувство), что это не стихи.

Я нашёл тетрадку, у неё не было обложки. Сел на разложенный диван, который лень было собрать утром. Первая строчка была, она пришла сама. Я стал подбирать к ней следующие, как будто придумывал музыку. Это тоже было непросто. И я провёл за этим занятием часа два. Как будто из обычной тесной комнаты попал в волшебную. И я знал, почему туда попал. Мне нужно было сочинить стихотворение. Дойти до последней строчки. Я её ещё не придумал, но меня направили к ней. И когда я увижу её, то сразу пойму, что это она. И такая уверенность была во мне тоже. Кто-то придал мне такую уверенность. И у меня, в конце концов, получилось стихотворение. Я кайфовал. Сильнее любого наркомана. Не от того, что моё стихотворение получилось великим. Стихотворение было первым. Оно было хорошо, как первое. А от того, что побывал в волшебной комнате и что меня туда пустили. И я до сих пор не знаю – почему?

Из тетради №1

весна 1992 г. – 15 июня 1993 г.

перед вечностью

Смотри! Эти звёзды – мерцающий бисер,

Рассыпанный бесконечным узором;

Немое мерцание; пронзающий холод;

Сияют над всем неподвластным нам счётом.

Я пробую Солнце сравнить с абрикосом,

Мне сниться печаль, облечённая в осень,

Ноябрь под ржавой и мокрой листвой,

И Месяц, прикинувшийся Луной.

Семь часов, как февраль, а до весны ещё восемь,

Я буду ждать лето, я буду ждать осень,

Я буду ждать снова, я буду ждать вновь,

Ведь Он вложил вечность, ведь Он есть Любовь.

Наполнены фляги растаявшим снегом,

Кто-то вылил на окна синюю тушь;

И ресницы зари далеко на востоке

Не сумели сдержать первый солнечный луч.

Он пронзил, как стрела, плащ недремлющей Ночи,

Он исчез как цветок среди сотен цветов,

А большой красный шар сжёг ей плащ, сжёг ей очи,

Но, наверно, её прогнал день суеслов.

Он давно не любитель дождей – самогонов,

И похмелье зимы освежают ручьи,

А по небу плывут облака, как вагоны,

Посеревшие вены кто-то вскрыл у реки.

Тёплый солнечный скальпель срезал снег, словно кожу,

Обнажённые улицы – мусор, асфальт;

И сопливый апрель, он сегодня чуть строже,

Время слижет его, словно волны базальт.

Май трамвайным кольцом стиснул шею весны.

Он вскрикнула? – Нет. Это гром.

Лето вынуло меч – стебель сочной травы

И срубило им себе дом.

В гости осень пришла, дом исчез от дождей,

Словно сахар в стакане с водой,

Много минуло дней и ненастных ночей,

Я опять повстречался с зимой.

сторож

Лежу. Делать нечего, нечего, нечего.

Спать мне не хочется. Нет никого.

Лежу в ожидании воров и грабителей,

Я здесь не живу, но я здесь так давно.

Дождь льёт целый день, а сейчас чуть сильней,

Как скучно смотреть за окно,

Вокруг полумрак, мне уже не тепло,

Скорей бы уж утро, скорей.

осень

Осень, вот и осень, – дождь поёт печально,

Птицы улетают за окном, что в спальной.

Грустно. Впрочем, что же, что же я тоскую?

Я люблю и осень. Осень золотую.

Всё же стало грустно. Где тепло и лето?

Больше стало мрака, меньше стало света.

Осень сыпет золото прям на мостовую,

Что же ты не любишь осень золотую.

Я люблю цвет осени и узор зимы,

Летом солнце нравится, свежесть – у весны,

Дождь бывает нравится, только не зимой

И не после смерти осени златой.

ещё про осень

За окном Се