Марс

Tabula rasa

Tabula rasa

Каждый выживший хочет хороших снов.

Но ему приходится брать, что есть:

Не слова, а так, обещанья слов

В этих каменных гнездах, где спят слова.

Их следы проступают едва-едва

Там, где мир не заметил своих оков,

Но ему приходится брать, что есть:

Каждый выживший хочет спать.

Но дома накрывает девятый вал:

Кто сумел – добежал, нашел – доиграл,

И чернильницу в черную сумку сунем.

После каждого вздоха земли – провал:

Тишина – идеальный материал.

Мы его нашли и на нем рисуем.

А ему для чего бежать, для чего?

Он устал, его ветер несет вперед,

Метафизика прошлого – скользкий лед,

Корабли унесла волна.

Берег, вбитые сваи, припас в мешке,

И останется строить дома в песке —

И желать заклинаний больше всего,

Больше хлеба, воды и сна.

Лист расправится, белый, как молоко.

Каждый выживший хочет петь высоко:

И, когда приходится брать, что есть —

Несогласный с этим берет улов

И уходит в другую весь.

Пустота заполняется так легко.

Не словами, так обещаньем слов.

Лист расправится, белый, как молоко.

Чтобы каждый сказал:

Я здесь.

Дождь

Шел по небу, гаркал кронам,

Дымный след царапал громом,

Ветер в пригоршне растил.

Встал у дуба на колени,

У потерянной сирени

Кисти молнией крестил.

Кто его увидел, к лету

Забывали прежний возраст,

Рассыпалась мишура.

Крыши были по колено,

И засматривался воздух,

Как ликует мошкара.

Голос молний, крик жонглера,

Неразгаданные цифры,

В клочья – письма на столе.

Кто его увидел, скоро

Стали клоунами в цирке

И богами на земле.

Кто его помянет всуе?

Черный вздох опавших листьев,

Беспечальная пора —

И его во сне рисуют

Мастера летучих линий

И пророчеств мастера

Дымный свет золу размажет —

Молнией сверкнёт, помашет

От соседнего моста —

Там, где звался город бродом,

Где в окне с его уходом

Сократилась пустота.

В день, когда на черепице

Тем же ангелам не спится,

Звезды меркнут под травой,

Невесомый, небывалый,

Входит дождь, большой, усталый,

Вечный, с молнией живой.

«Увидишь, как время легло…»

Увидишь, как время легло,

как карта, на стол, без труда —

когда разобьется стекло,

все будет уже – никогда,

рассыплют невидимый кров,

размечут; не двигайся, спи —

и медные стыки ветров

гремят, как набат, по степи.

мы все измениться могли —

и небу легко без смертей.

где ястреба росчерк в пыли,

добыча, и след от когтей?

но небо утроило вес,

и что нас сюда привело? —

текучие стаи небес

и крик, как стекло о стекло.

не век вековать в дураках.

ты знаешь, где дремлет беда —

но время, как карта, в руках,

и дремлют в степи города,

и – петь, собирая в рукав

все то, что на стол протекло —

и медные стыки ветров,

и жизнь, как стекло о стекло.

«Стукнули ставни, времени ровно шесть…»

Стукнули ставни, времени ровно шесть.

Облако нарисовано карандашом.

Канатоходец проснулся, нащупал шест – и,

распрямившись, пошел, шатаясь, пошел.

Небо сияет, открыто, над кромкой рва.

Не сосчитать городов под твоей звездой.

В поясе лета растет сухая трава.

В поясе моря горит маяк над водой.

Если оступишься – не соберешь костей.

Все подражает природе, спящих губя.

Мимо проносят вязанку сухих смертей,

вот, говорят, это было вместо тебя.

Скосят, как брата, огнем в стогу шевеля,

Там уже не отмашешься, свой, не свой.

Если бы был хоть кто-то ниже нуля,

роста такого, что спрячется под травой…

Слышишь, как ветер коснулся оконных рам

Канатоходец проснулся, и сон его

Будет потом ходить по чужим дворам,

думать с другими, как вытащить хоть кого.

Мало кто снова впустит меня под кров,

Чтобы понять, о чем я тут говорю…

Резко континентальный климат других дворов,

Медленно расплываясь, движется к январю.

«Удивляться, удивляться, —…»

Удивляться, удивляться, —

На траве в лесу валяться,

Созерцая чудеса.

Удивляться, удивляться —

Как водой не разбавляться

Там, где масла полоса.

Знать, где маска и коса,

Хочет каждый, кто кружится

В черном небе и ложится