.ru

Глава 1

Николай Васильевич Гоголь делал робкие попытки проснуться. Его сознание безнадёжно пыталось ухватиться за крошечные островки спасительного царства Морфея. Балансировало на грани счастливого «небытия» и неотвратимо грядущего «бытия». Первая трезвая мысль… да не мысль, а так, малёхонькую, эдакую куцую мыслишку поймал Николай Васильевич в кадр собственного, нарождающегося из трехсуточного запоя сознания. В режиме «Non – Stop» он ее идентифицировал как: «Похмелье будет жёстким»

Николай Васильевич очень хорошо знал свой сорокалетний интеллигентный организм и в его способностях на фронтах борьбы с трудностями и лишениями похмельного синдрома никогда не ошибался. Сознательная трезвая жизнь в ближайшие 24 часа наполнится: головной болью, сухостью всего организма и отдельных его частей, тошнотой, рвотой, поносом, трясучкой не только ног, рук, головы, но и всего, что может трястись и вибрировать. Зубы уже зажили отдельной жизнью и норовили отбивать о край алюминиевой кружки то «Танец с саблями» товарища Хачатуряна, то ностальгически скатывались на исполнение Государственного Гимна СССР.

Тут надобно отметить, привычку пить воду из алюминиевой посуды Николай Васильевич приобрёл после следующего конфуза. Будучи в гостях у тёщи № 1, он, в состоянии похмелья нечаянно откусил изрядный шматок края фамильной чайной кружки тончайшего китайского фарфора. Не только откусил, но и с испугу от совершённого кощунства, проглотил ценный кусок. Этим он сразу и окончательно испортил чайный сервиз династии Цин и отношения с тёщей. После сей конфузии, Николай Васильевич пытался приспособить для удовлетворения посталькогольного зубодробительного сушняка эмалированную круженцию. Не помогло. Эмаль подлая скалывалась, больно впивалась и резала дёсна полного тёзки классика родной литературы.

Чего греха таить – рылся Николай Васильевич в своих генеалогических дебрях. Качественно рылся. Надеялся отыскать хотя бы сучок, указывающий на его родство с автором «Мёртвых душ». Не вышло. Заблудился во тьме веков, и понял – с великим писателем его роднит только нос. Это был НОС с большой буквы! НОСИЩЕ! НОСЯРА! Рубильник Днепрогэса! Такой НОС прилично носить армянину или еврею, ну хотя бы грузину. Он достался только классику, прибивающему острыми гвоздями юмора отдельные пороки российского общества к позорному столбу сатиры, и нашему герою. Он в сей час, стоически боролся с негативными явлениями собственного бытового пьянства.

Николай Васильевич, находился в абсолютном неглиже. На носу роговые очки на 2,5 диоптрии и на ногах разноплеменные носки. На левой ноге черный шелковый и красный из чистой козьей шерсти на правой. Более на голом теле не имел ничего. Даже увядшего фигового листочка.

Николай Васильевич спешно делил своё время титанической борьбы с похмельем, между туалетом и кухней. На кухне он жадно вкушал, то огуречно – капустный рассольчик, то кефирчик, то аспирин, то анальгин, то антипохмелин с минералкой. Время от времени наш герой замирал столбиком, как тушканчик в поле. Затем как-то не уверенно в начале, потом рывками, после лёгкой изящной рысцой, а финише стремительным галопом взлетал на унитаз. На нем он сполна рассчитывался полноценным поносом за чревоугодие и излишества трёхсуточного загула.

Дочитав до этого места записной критик наших радостных, светлых капиталистических будней поспешит заклеймить Николая Васильевича как маргинала и добровольного эмигранта в страну «Бомжатию».

Увы и Ах! Натуральная ошибочка вышла, и мы можем с полным правом свою оптимистическую фигу сунуть в их пессимистическую харю. Накося, выкуси!

Потому как интеллигентный организм Николая Васильевича проваливался в алкогольную депрессуху не чаще двух раз в год. Согласитесь, это гораздо реже запоев среднестатистического российского строителя светлого капиталистического будущего на необъятных просторах развалин развитого социализма. Ограничение в винопотреблении у Николая Васильевича образовалось (врать не будем!) не от высокой духовности товарища Гоголя, а по причине решительного отказа его собственной печени принимать на переработку любые виды алкоголя. Делала