Если эту монету правильно развернуть к экрану,

профиль Германика поднимется из ее глубин.

Век свой с собой приведет упрямый и пряный

с подлогом, Калигулой в спину. А ведь сын.

Теперь отложить ее и повернуться к экрану.

Что там такое в Сирии, когда же все началось?

Новый Пизон наносит смертельную рану,

отменяет эдикты. Яды разлиты и сочинен донос.

«Мир ловил меня, но не поймал»

Григорий Сковорода

Птичка-птичка

фогель-фогель

кому поёшь среди

сирийской мовы

кто ловит тебя

зяблик

в целом мире

на приманку

стрекоз ассирийских

в лесах баварских

кому пел ты

в зимнем бараке

кто слышал тебя

среди лязга

маршей и стонов

со щеглом

пересвист

сквозь скрежет

канкана

кто волну

твою ищет

на дудочке

птицелова

с настройкой

радио своего

ловит и ловит

и не поймал тебя

на той стороне

______________________

* Давид Фогель (1891—1944), еврейский поэт, язык иврит

А мне приснился сон,

что выпал снег в июне

и «временный покров» установился.

И там, во сне, я вспомнил

свой разговор недавний с сыном.

Он говорил, что хоть и холода,

что хоть дожди, а все-таки теплеет,

и снегу все-таки не быть до октября.

Я отвечал, что, мол, не зарекайся,

как знать, в июне тоже снег бывает

и надо быть готовым ко всему.

И вот он выпал, снег,

печальной мудрости моей утеха,

самонадеянности детской вопреки.

Я ликовал злорадно, а потом

был тих и мрачен, хуже белой мыши.

Но это все, но это все – во сне.

А наяву был дождь и южный ветер,

и все-таки июнь тянул к теплу,

и наяву я не был безутешен.

Машины сползают c холма, подняться мешает занос.

На обочинах мокрые следы от колес

там как раз, где белизна разлита,

прямо по краю накрывшего Город талита.

Видел он, видывал Иерушалаим всякого.

В снегах смирения взгляд проникает за окоем,

руку вижу Эсава, след ее в каждых вратах на нем.

А голос слышу домашний отцовский, Якова.

– Магазины закрыты. Ужинай без меня. Остальное потом.

– вдоль притихшей дороги разноголосица-метроном

и вторящий Якову шепот в мокром снегу из-под шин:

– Изя, послушай, один Он у нас. Один.

Вывалился Иона* из рыбы и вырос птицей,

крыльями обзавелся, взлетел и обрел свободу,

по ладоням пустынь предсказывает осанну.

Высмотрел, думал, что о себе, на рябой странице:

«сиротливый ион серебра обогащает воду»,

как одинокий голубь принимает небесную ванну

и в голубых глубинах рыбкою серебрится.

______________________

*Иона – голубь на иврите

Она у окна вышивала на пяльцах,

Он за углом торговал утюгами.

Он предложил ей сердце и яйца,

Она бы хотела взять деньгами.

Расстались вежливо, без скандала,

Как рассказывает пергамент.

Дверь о косяк ключами бряцала

И длинные тени плели орнамент.

Выйдя из предбанника,

я не стал торопить гардеробщицу,

которая вязала что-то одиноко

под высокими потолками.

Я молча смотрел

на ее потасканное сухое тельце,

на пропитое лицо с накрашенными губами,

на синие руки в бугрящихся венах.

Она тупо сосредоточилась на спицах и петлях.

И платье задралось и открыло колено.

Вдруг она, поправляя жидкую прядку,

увидела меня, перехватила мой взгляд

и отвернулась с откуда-то взявшейся

отчаянной гордостью:

– Подумаешь, мужик! Видала я таких!

И во мне родился стыд,

что не хватает мне

обыкновенного милосердия,

чтобы переспать с этой женщиной.

Четыре пузатеньких зеленых томика

стоит, пожалуй, убрать на нижнюю полку,

за глухие деревянные дверцы.

Четыре прирученных томика,

купленные мною, девятнадцатилетним,

на рынке за червонец,

за десять рублей надбавки к стипендии.

Тощий общежитский отличник,

запальчиво спорящий о политике,

косящий на волооких однокурсниц,

хмелеющий от условий недоказанных теорем.

Наивный прыщавый отличник,

ошеломленный Лермонтовым.

Верный своему мрачному гению,

несчастливому и злому,

пристально уточняющему

явления своего дикого кровавого рока —

мятежного ничтожества и ядовитого змея.

Взрослый мальчик, пугающий Раич