Суета. Хо-хо, ха-ха

Заря Ляп

Они эгоистичны, жестоки, беспринципны. А таким мир всегда уступает, такие им правят. Но в жизнь их, неизбежностью, вмешивается неведомое Обещание – данное основателем рода, неисполненное. И еще кое-что – наблюдающее, оценивающее, ими забавляющееся и в то же время безмерно их опасающееся.

Заря Ляп

Суета. Хо-хо, ха-ха

* * *

Москва

2018

Предисловие

Книга увидела свет благодаря:

Творцу, Который в каждом.

Ангелам Его – Лапе и Тонику.

Солнцу Дружественному – мужу.

Солнцу Благодушному – сыну.

Луне Вопрошающей и Направляющей – редактору.

Сны измученного, тоской в себе запертого человека, осознающего, что он в тупике, что сама жизнь его и есть этот тупик, – указание иного пути. Последуешь – может, и боль встретишь. Не последуешь – зачем ты сам себе?

Вступив на новый путь, учись в себя верить. А веря, от себя требовать. Иначе – зачем ты сам себе?

И еще. Прет из тебя мука другому? Примерься к тому, кто равен. Потому что, если к слабому примерился, – зачем ты сам себе?

И никогда, слышь, не сыпь соль на слизня. Поверь – ВОЗДАСТСЯ!

Заря Ляп

1. Возможно ли?

– Нытье изношенной тебя мне опротивело.

Умри. Умри, умри. ЗАТКНИСЬ.

Отдай остаток сил своих, отдай и раздавись.

Я не любил – я просто брал: сосал, кусал, жевал, глотал.

А ты смотрела в небеса и сочиняла в них МЕНЯ.

Умри. Умри, умри. ЗАТКНИСЬ.

Отдай остаток сил своих, отдай и раздавись.

Я обещал? Когда? Когда?! Ты измышляла, дура, зря:

Я драл тебя, я жрал тебя, а ты НЕ ВИДЕЛА МЕНЯ.

Ты все смотрела в небеса и сочиняла В НИХ МЕНЯ.

Умри. Умри, умри. ЗАТКНИСЬ.

Отдай остаток сил своих, отдай и раздавись.

Зачем в глазах твоих укор? Зачем в дыхании мольба?

Зачем рука дрожит твоя, не отпуская от себя

Давно, насквозь и навсегда ушедшего МЕНЯ?

Умри. Умри, умри, умри.

Умри.

Умри.

УМРИ! – рычит Виктор, бросая в изумленную, перепуганную девицу скомканный чулок.

Девица вскрикивает и вжимается в подушки.

Чулок, в полете развернувшись в вялую змейку, плавно опускается ей на колени.

Виктор смеется:

– Глупышка! Не о тебе, не для тебя. Мне просто… Посмотри, посмотри, хорошая, какое скучное утро: ни тучки, ни ветерка. Не хочу такого, не хочу.

Девица несмело улыбается, предлагает:

– Господину чего поинтереснее, может?

Виктор пожимает плечами, отходит от окна, валится на кровать. Помолчав, соглашается:

– Поинтересней, да, именно. Другую желается. Позови-ка ты ту… неласковую. И шторы, будь добра, задвинь. Наглухо.

Лицо девицы морщится обидой.

В глазах Виктора просыпается тоска.

– Живо, хорошая, живо, – приказывает он, похлопывая девицу по мягкому животу.

Устал… Где рвение, где жалость? Были ли? По-настоящему – были ли? Или ложь, весь я – безмерно подлая ложь? Устал… Более всего устал от пилы. Почему-то именно от нее – более всего. Вот еще немного – и она оживет. И пойдет по миру. Са-мо-сто-я-тель-но. Завибрирует, затанцует, распоется… Устал… Сколько их еще? Орущих, болью булькающих, а?

Скрип двери, стремительные шажочки и тенью надвинувшаяся на занавеску ладошка Глафирьи Всеволодовны.

Степан, приподнявшись на кровати, вяло интересуется:

– Уже?

– Уже, – эхом достоинства откликается Глафирья Всеволодовна, ладошка ее исчезает, новая цепочка шажочков выводит женщину за дверь.

Степан кривится и тянется за фартуком. Кипяченым. Выбеленным.

К чему все это? Зачем, от кого эта каша бытия – мне? Почему – мне?

Где-то в коридоре – у лестницы, быть может, – раскатистым наглым смехом взрываются самоуверенные глотки.

Степан поднимается, просовывает шею под лямку фартука, обвязывается поясом. Ему теперь сапоги натянуть, и… сквозь смех к стонам.

Люди. Люди. Как жить с вами? Как любить? И возможно ли? Возможно ли?..

Наконец-то пришел танец! Именно тот, которого требовал, звал. Которого музыка ждала. Вырвал, вытанцевал самого себя. Вытанцевал! Лукьян поднимает глаза на стену зеркал и застывшие лица невольных свидетелей его триумфа.

– Ну? – напористо требует он принятия своего прорыва. Требует восторга.

Лица молчат.

Лукьян не отступает. Смотрит в оглушенную, примятую неожиданным всплеском его мощи человеческ