Поэты и черни. Поэзия, драматургия

Александр Онькин

В книгу вошли произведения 2015—2017 гг.: комедия «Поэты и черни», поэма «Сто первый год», стихотворения «Другая Золушка», «Чудовище», «Блондинка и осьминог», написанные в стиле первой книги автора «Прикольное», явившейся печатным воплощением его сольных выступлений на эстраде, СТЭМовской сцене в жанре «Театр одного поэта». Ирония и самоирония лирического «Я» интерпретирует известные сюжеты, изменяет устоявшиеся образы, классические литературные символы представляются в неожиданных ракурсах.

Поэты и черни

Поэзия, драматургия

Александр Онькин

Поэт в России больше не поэт:

По ссылкам только медиа-поэты.

Ушли они навечно в Интернет.

И стадионы собирают… Пиночеты.

Корректор Валентина Корионова

Дизайнер обложки Полина Терёхина

© Александр Онькин, 2018

© Полина Терёхина, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-4350-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сто первый год

Поэма

1

Я посадил у дома клён и куст…

Растут себе и круги нарезают.

Но если на минуту отвлекусь,

Их нет как нет. Возьмут и исчезают.

Подумать только: тут был куст, тут клён,

Где голая земля теперь, пустая,

Куст всякой тварью густо населён,

И клён шумел, птенцами обрастая.

Что странные явления таят?

Зачем пекусь об этих недоумках?

Потом гляжу – опять они стоят.

Местами только поменялись в лунках.

Обычная природы круговерть

Осенняя, за ней зима скупая.

Я спать ложусь, я закрываю дверь —

Они к замку прильнут и колупают.

Откуда родом клён и чей тот куст —

Не ведаю, но как-то привыкаю.

Я просыпаюсь, а мне куст: «Чайку-с?»

И клён в сиропе веточкой макает.

Мой дендропарк: есть говорящий куст,

Прижился клён – закон ему без дышл.

А под кустом табличка – «Златоуст»,

У клёна погоняло – «Шишл-мышл».

«Эй, где вы там?» – опять они вприсяд,

На корточки и трут между собою.

Листву мгновенно сбрасывает сад:

Торчат стволы… с нарезанной резьбою.

Я просыпаюсь. Чай давно прокис,

Попрятались разрозненные тапки.

Стучат в окно: клён безнадёжно лыс,

А на ветвях лоскутики и тряпки.

2

Был Новый год – и снова новый год,

И тот, кто был моей ручною кладью,

Сто лет назад гулять ушедший кот

Вбежал и притаился под кроватью.

Он там засел, как старый партизан.

Я хвать за шерсть, достал перо и шпоры:

Ну кто ты после этого? «Тарзан», —

Ответил кот и сиганул на шторы.

Ну, ёшкин кот, попробуй только брызнь.

Кошачий дух успел-таки повеять.

Он жаловался: «Грёбаная жизнь!»

Какая, интересно? Их-то девять.

В прихожей отодвинув утюги,

Я поискал, но не нашёл их – хрен там.

Какие у котяры сапоги?

У вечного голодного студента?

Не съеденный бомжами из трущоб,

Кот зашипел, уподобляясь змею,

И пшикнул на паштет: «Чши ещчэ зъещчь ещё б!»

Я сделал вид, что я не разумею.

Наверное, мой кот меня простил

И голову свою подставил лысью.

Не век же ему по лесу грести,

Добычу рыскать, обернувшись рысью.

Замёрзшая оттаяла слеза.

Холодная! Набулькала полтина.

Я поднял тост, но так и не сказал.

Кот отмахнулся: «Пей один, скотина».

Как в Новый год с друзьями хорошо!

Свернулся кот калачиком в кошёлке.

Побыл ещё немного и ушёл…

Сорвался он, повесился на ёлке.

3

В каморке, среди веников и швабр,

За пузырьками уксусных эссенций,

У бабушки моей жил немец Шваб.

За швабру прятался, когда играли в немцев.

А бабушку он называл бабушка.

Потом, когда закончилась войнушка

И резко изменился интерес,

Шваб растворился. У меня в кармане

Остался от него Железный крест.

Сто раз убитый, он опять воскрес

И появился на большом экране

С моноклем, группенфюрером СС.

Ходили фильм смотрели без затей,

В котором полтора часа, не меньше,

Насиловали женщин, жгли детей,

Потом опять насиловали женщин.

Я тоже мог надеть ему мешок.

От бабушки мне не было бы порки.

Но почему я Шваба не поджёг,

Когда сидел он запертый