Беглец

Генри Лайон Олди

ОйкуменаБлудный сын, или Ойкумена: двадцать лет спустя #2

Ойкумена на пороге войны. Три могучие цивилизации стягивают боевые флотилии к месту будущего сражения. Аскеты-брамайны, волки Великой Помпилии и Ларгитас, флагман технического прогресса – все готовы вцепиться друг другу в глотку. Причина раздора – маленький мальчик, чудо из чудес. Даже антисы, исполины космоса, гуляющие пешком между звездами, нарушают свой нейтралитет. Заговоры, интриги, политические скандалы, секретные операции, а в подземном бункере отец и сын выстраивают хрупкую лесенку доверия и любви. Куда приведет их эта лестница? Неужели в небо?!

«Блудный сын» – пятый роман эпопеи «Ойкумена», давно заслужившей интерес и любовь читателей. «Космическая симфония» была написана Г. Л. Олди десять лет назад, а в «одной далекой галактике» год идет за два – не зря у нового романа есть подзаголовок «Ойкумена: двадцать лет спустя».

Что дальше? Вселенной никогда не быть прежней.

Генри Лайон Олди

Блудный сын, или Ойкумена: двадцать лет спустя. Книга вторая. Беглец

(космическая фуга)

Пролог

«Я считаю, что истинная физиология мозга начнется с изучения механизма телепатии. Телепатия – это не только одна из функций или потенциальных возможностей мозга, а сам мозг в неизвестной нам форме. Мгновенность – вот самое удивительное. Мгновенность и проницаемость: последнее качество обязательно сопровождает первое.

Но есть ещё одно качество телепатии – это повсюдность, т. е. проницаемость повсюду. Это величайшее качество мозга как мирового излучателя и резонатора, объединяющего Вселенную. Если телепатическая функция перейдет со временем в «самое существо мира», весь Космос станет единым мозгом. Назовем это состояние «лучистым», хотя, говоря откровенно, я не знаю, как лучше назвать такое состояние материи.

Может быть, его следует назвать телепатическим полем мира?»

    Константин Челковцев, «Грезы о земле и небе»

– Детка, чего ты ломаешься?

Действительно, подумал Боров. Чего я ломаюсь?

– От тебя что, убудет?

Не убудет, подумал Боров. Скорее, прибавится.

– Гляди, – развивал идею Глист. – Мы ложимся на полу. Ты – здесь, я – здесь. Валетом, если ты меня стесняешься.

Глист хихикнул. Сам он не стеснялся ничего на свете.

– Койки отдаем соседям. Раз, два…

Глист считал койки с нарочитой педантичностью, загибая пальцы, проверяя себя и перепроверяя заново. Издевался? Намекал, что не так давно коек в каюте было меньше двух? Ну да, было, пока в каюту к Борову не подселили Глиста. Это случилось три года назад, но всякий раз Боров при виде Глиста вспоминал, какая существенная разница между определениями «старший механик» и просто «механик». Например, отдельная каюта сразу превращается в общую. Хорошо еще, что коек стало две, а не три.

– Широкие, – добавил Глист, определившись с количеством «лежбищ». – Можно парами укладывать. В тесноте, да не в обиде.

– Задохнемся, – буркнул Боров.

– Ничего, перетерпим. И вообще, готовься пострадать. Страдания – они людям на пользу. Вон, у брамайнов от них даже ресурс растет.

Лучше бы ты заткнулся, подумал Боров. Кровь ударила в голову, щеки загорелись нездоровым румянцем. Брамайнов Боров ненавидел. Из-за брамайнов – точнее, из-за одной-единственной сволочной брамайни – он утратил все: высокую должность, отдельную каюту, прибавку к жалованью. «Вкусняшка» с тех пор ходила только в позорные каботажные рейсы: с Ларгитаса на Сону, спутник родной планеты механика Вандерхузена, и обратно. Курортная Сона, как говаривал острый на язык Глист, концертила, фестивалила и конференцилась, а значит, жрала в три горла. Трюмы забивались деликатесами, холодильники едва справлялись с нагрузкой, зато фильтры кондиционеров не справлялись вовсе. Смачные запахи бродили по кораблю, у всей команды рекой текли слюни. Загрузка, полет, выгрузка. Возвращение. Загрузка, полет, выгрузка. В последние месяцы количество рейсов упало – на Соне по неизвестным причинам отменялся фестиваль за фестивалем. Отели вставали на капитальный ремонт, парки – на реконструкцию ландшафта и аттракцио