Геометрия побега. Стихотворения

Александр Петрушкин

Александр Петрушкин родился в 1972 году в городе Озерске Челябинской области. Публиковался в журналах «Урал», «Крещатик», «Уральская новь», «День и ночь», «Нева», «Дети Ра», «Воздух», «Знамя», «Text only» и других, в «Антологии современной уральской по- эзии: Том 2 и 3». Куратор проектов культурной программы «Антоло- гия». Координатор евразийского журнального портала «МЕГАЛИТ» http://www.promegalit.ru/ . С 2005 года проживает в г. Кыштым Челябинской области.

Премия Русского Гулливера учреждена в 2014 году Центром современной литературы, издательским проектом «Русский Гулливер» и мультимедийным журналом «Гвидеон». С рукописью книги стихотворений «Геометрия побега» Александр Петрушкин вошел в шорт-лист основной номинации («поэтическая рукопись») и стал лауреатом в номинации «специальная премия издательского проекта».

Александр Петрушкин

Геометрия побега Стихотворения

I

Двойник

«Доеденный лисой собачий лай…»

Доеденный лисой собачий лай,

подобранный – где лыжник леденцовый,

на палки продевающий снежок —

летит как тень с оторванной спиною,

летит, сужаясь в эхо, тянет R,

в дагерротипы встав наполовину —

когда пойму и эту чертовщину —

ты зашифруй меня скорей, скорей,

чем эта необъятная страна

на клетку влезть почти по-черепашьи

успеет, путая следы сякой судьбой —

что, если вдуматься – вопрос почти вчерашний,

Что слухом видишь? – пса с собакой гул

неразличимы тёмной тишиною —

и если лыжник только что заснул,

лыжня его становится норою

широкой – как, бывает, снегопад

растёт над людом местным и неместным,

когда его какой-нибудь бомжак

в окошке наблюдает слишком честно.

Рассыпавшись, вернутся, как фонтан,

два тополя, запутавшись в кафтанах

детишек, что скребутся в рукавах

у воздуха морозного. Как ранка

не заживает голос тощий мой —

доеденный, как время, ненадолго —

бежит лисой с оторванной спиной

и лыжник спит пока ещё негромко:

когда – открывшись сбоку – ему бог

то в морду, то за спину мёртво дышит—

не приведи Господь так долго жить,

чтоб довелось – и вымолить, и выжить.

«О, воздух, ты, который позабыт…»

О, воздух, ты, который позабыт

в гусиной стае, ставшей моей плотью

[почти что крайней], где Хироном сшит

и прожит маслянистою любовью.

Бензина россыпью на негустой воде,

на отраженье жжёном и тяжёлом

лежишь, как два любовника в траве,

и шевелишь в ней узкой головою…

О ты, который выжит и нашит,

как туз бубновый на кленовой жабре,

ты из меня – щеглом из тьмы – дрожишь

и жабой голоса во рту то

длишь, что умираешь.

«Войным-война здесь, Катя, непогода…»

Войным-война здесь, Катя, непогода

по воздуху вползает запах йода

по тростнику китайскому – порода

решает всё за нас, как за удода

(о!) этот запах кухонный, пернатый,

что отстаёт от до-стихов – как даты

скажи ещё кому-то: «запах йода…» —

и морщится [в нутро своё] природа.

О, этот воздух (йэ!) катеринбургский:

волной идут кретины на этрусков —

во их главе Улисс [почти] маячит —

он наблатыканый ХИММАШ переиначит.

Здесь, на резиновых деревьях, спят наречья —

как дым до дыр самим себе переча,

И запах спирта вьёт в песочницах гнездо,

растягивая жизнь до самой ДО.

Храни, мой дым [почти что папиросный],

царапины [а вовсе не вопросы]

в коленках, сорваных когда войным-война

была ещё весома и больна —

о, белый запах меж пустопорожних —

нас обучил быть-лить неосторожный

[всё больше в горло] [больше горлом] йод

из чернозёма как трава рот в рот

«Сидит обманкой в поплавке…»

Сидит обманкой в поплавке

кузнечик нашей бытовухи —

поклёвка ходит налегке

и лижет спирту руки,

и рыбы светят из-под вод

мохнатым светом глаза,

везут стихи во мгле подвод

живых три водолаза,

сидят в прозрачной немоте

в каком-нибудь Тагиле,

ладонью водят по воде

в неслышимом здесь стиле

в услышимом и там и здесь