Версии настоящего

Хельга Ольшванг

В настоящее издание включены произведения Хельги Ольшванг, написанные и частично опубликованные в период с 1996 по 2011 год: разрозненные стихи, поэмы, а также гравюры и рисунки.

Хельга Ольшванг

Версии Настоящего

Зимний путь

Шум

так, себя предвосхищая

рождённым, слышит изнутри

дитя

края посуды, тяг

водяных, воздушных, всхлипы, пузыри,

затем – круги и перепады

невидимых движений, звонкий спор

ножей и ложек – из cвоей засады —

cкрип тряпки о фарфор,

вечерних бабочек, бок о бок

над лампой пляшущих, сквозь гул

двух голосов полузнакомых,

глотка укромную дугу,

дыханье, тишину, биенье,

и дерево, что наяву,

внезапно потеряв терпенье,

роняет яблоко в траву.

    08/ 2009

«Близится снег…»

Близится снег.

«Скоро тебя заберём»

плакатным пером

у третьей московской

мама надписью машет при всех.

Скоро обход. Облаков за рукой

на стекле, переправа.

Обещанье маячит. Пора бы.

Шубка с воздетым лицом.

Указательным если коснуться, огромным,

упадёт ли? Почувствует? Синь за стеклом.

Нимб

мохеровый, « …бя заберём», невесом.

Не крупнее

лунки мизинца. Картонным, ангельским машет крылом

навестительница,

расплываясь, пока отступаешь,

– …повыше, дыши, подыми,

отойди, просквозит, никого там, дыша без тебя, ешь,

уехала.

Близится.

Cнег:

– вот и мы.

    01/ 2005

«Сестре – шесть, брату – девять…»

Сестре – шесть, брату – девять.

Игра в раздеванье.

Слои маслянной краски не до конца

дверь, виноградное в кадке древо,

диванный валик вместо её лица.

Крюк не дотянется до петлицы.

Запылённые листья. На подступах новый год.

Вьётся растение. Локон. Локоть.

Ветрянка прошла у обоих. Игра в нескромность.

Зоркость детская. Оттиск её колгот.

Он, искоса. Оба в зелёных точках

тела.

– Пройдись. Проходит кто-то. Заставь – шаги —

креслом, ты похож на скелет.

В восточных

шторах солнце,

между драконом и веткой игра нагих.

Он подбирает сорочку с пришитой меткой.

Она:

– И нечего так смотреть.

Под бесплодным, комнатным, стены оплетшим, ветхим,

– ты похожа на смерть.

Сумерки

Во снах, сам того не желая,

возвращаешься в дом свой.

Здравствуй,

комната нежилая. Светом вдосталь

хочет напиться. Отвыкшие растворяться

двери, ставни впустят

солнце.

Здравствуй, сестра-двойница, в зеркальном рабстве.

Все ли здесь постояльцы —

стулья, тихие вещи? Тянется глянцевая за пальцем

полоса по обложке, блещет

чашки фарфоровый локоть,

бок о бок с пыльным кувшином —

лучше не трогать.

Не внушать надежды.

Эти сонные вылазки полуслепой души нам

позволены тем же,

кто, в одночасье,

отменит и жизнь,

и то, что за нею брезжит

все эти комнаты наши пустые и снов небрежность.

Сумерки счастья.

    02/ 2004

«Приблизившись, дурнеет долгожданный…»

Приблизившись, дурнеет долгожданный,

теряет очертания, ветшает

день праздника.

В стакане многогранный

отец хлопочет, сам себе мешает,

и комнатой обёрнуты блестящей

шары, шары, на каждом – голубое

клеймо окна,

и бабушки сидящей

коричневое зеркало вмещает

рембрандтовскую оторопь. Рябое

в серванте – ёлка, висельница, юрта?

Цветная драка? Завтрашнее утро

уже в Китае, нож, тарелка, десять,

тарелка, нож, ребёнок, всё, садитесь,

не ставь на край, прольёшь.

Надкушен месяц.

Tарелка. Нож.

Обряд

Дитя зимой.

капустная слышна

присловица « …а то закоченеешь,

простынешь». Кофты синяя, за ней

еще одна,

вот пуговицы, вникшие в свои

оконца шерстяные, друг за другом,

потом лицо, в точь пуговица, и —

«Не туго?».

Потрескивая, вырвется на свет

из жаркой шапки прядь,

к ладони

припасть. Назад. Она опять. В картонный,

нога не попадает, нет,

ниц, валенок…

И, стиснута вокруг

цигейковой заботой, плотным

крестом платка, резинками вдоль рук,

воротником бесповоротным,

обёрнутая темнотой,

родным усердием (и был вес

тяжек), длилась жизнь.

Я помню только то,

что кончилось.

Как холодно.

Не вырвись.

«Похорон