Профессия – Человек

Михаил Гиршовский

Сейчас стихи возникают сразу. Бывает, что в рифму. При переезде в Америку оставил все тексты в сумке сыну. Взял с собой пару текстов подлиннее и ту самую книжку «Эхо тепла (Ещё раз первая любовь)», которую издал перед отъездом. Тексты есть в жж. Веду на youtube «Видеоблог поэта». Видимо, это первый такой, потому что GOOGLE выдает его первой строкой.

Профессия – Человек

Михаил Гиршовский

«Прозав стихах»

АлександрМежидов

«Человекотекст»

ДмитрийБобышев

© Михаил Гиршовский, 2018

ISBN 978-5-4493-3668-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Говорить о еврействе, о долгом труде его счастья…»

«Заботау наспростая,

Заботанашатакая»

Лев Ошанин

Говорить о еврействе, о долгом труде его счастья

Мы не можем, мы можем, как медленный медленный снег:

И заносы мешают, хотя, никакого ненастья

И совсем нету ветра, и странный для города свет

Без источника, без направленья, без тени, как сначала, до слова —

Не отделена

Воссияния света судьба и основа

Человечая смертная страстная тьма,

Так над морем рассвет проступает из мира

Раньше солнца и пасмурно, и наверняка.

Снегопад.

Снегопад – порожденье эфира

Телерадиосводок синоптиков нам.

Нарушение сплошности всех измерений,

Всех времен и имен, и пространств

В теле – попросту дрожь пульса сердцебиений,

Скачка мышцы срывается с рыси на пляс.

Свистопляска словес разговора петляет,

Словно рыщем по городу – где карнавал? —

Между наших мозгов, наших тел, наших мыслей и рук и срывает

Ограниченность масок, одежд, целомудрия, совести – в бал

Бесконечно сплошного с кораблядства по курсу,

Где работал секстант, времяметр и компас,

Где любовь, а любовь – пограничное чувство

Одиноких людей, государств и пространств.

Если ты это – я, то к чему имена в разговоре? он же только подглядывать может мой взгляд!

Понимаю со страхом и витаю над морем

Безотчетную вечность подряд.

Но нельзя, но нельзя, но нельзя раздвоиться,

За кабальным трудом не понятен шабаш,

И мечтатель Элохайэм в лицах

Ставит мир.

Это – наш.

    1988, март, 16

«В чаду открытий бесенея…»

В чаду открытий бесенея,

двадцатилетний Берт Эйнштейн глушил без сливок кофе.

Пушкин

сдирает цедру юбок с слов,

и смотрят голыми задами строфы.

Феллах, всцарапавший Суэц по сумасшедшему французскому проэкту.

Писец, вложивший клад заветов в пергамент свитков, покоривших время.

Строка не беспредельна, нет,

закончилась строка – ударил гонг – окончилось стихотворенье.

Петля или пуля – ждет точка,

падает нож гильотины, и катится голова.

Метельщик метет, шагает прохожий,

гул битвы и пульс игрока.

Перед собой всегда в исповедальне

распластан ниц,

душа нагая брошена на камни

беспомощных больниц.

Отшельник. Пустынь.

Бред и память.

И некого спросить.

Один.

Богач и оборванец.

И надо жить.

    1975

«О чем еще, как не об этом? …»

О чем еще, как не об этом? —

я сумасшедший, Господи, спаси.

В нахохленную спину лета,

вдогонку, август моросит.

Трамваи громыхают – в полночь,

развозят город по домам.

В беззвездном небе утро – гончая,

седой рассвет, слепой туман.

Погоня, мир неясных связей

«причина-следствие», обгон —

и снова дождь, и снова август

бьет лужи вдребезги, и звон.

    1977

Гаммы

Веноксонетов

    1977—1982

«Кровьне та,чтотечетв жилах,а та,чтотечетиз жил.»

ЮлианТувим

1

Волна-тюлень, играя со скалой,

упруго-выгнутой спиной блестя,

cкользя на солнце над бездонной тьмой,

ласкалась к твердости, боясь и льстя.

Ворсинки плесени, подмытые волной,

всплывали с ней и реяли, спустя

касанье вслед за схлынувшей водой

захлюпав, облепляли известняк громады.

Между тем, волна, бесясь,

дрожа кудрями гребня над собой,

уже зарвалась, вверх себя неся,

уже нельзя остановить разбег

слепой, и, словно выдохнул прибой, —

разбилась вдребезги и рухнул сне