Рыжих Никита Анатольевич

«Идущий покоряет вновь дорогу…»

Идущий покоряет вновь дорогу,

Горят сердца, стихает болтовня,

Лишь листья повторяют, как эклогу:

«Сожги скорей, пожалуйста, меня…»

Пусть кем-то покоряются вершины,

Пусть кто-то жив, молитвою звеня,

Но бедные земные георгины

Лепечут лишь: «Не забывай меня…»

«Чего сходить с ума, глазной хрусталик?..»

Чего сходить с ума, глазной хрусталик?

Ты видишь ли, скажи, глазное дно?

Куда плывёшь, просторный мысли ялик? —

Рекъявик, как и Сидней, далеко.

Чего сходить с ума, товарищ строгий?

Куда течешь? По ком звучит набат?

Чу! Птичка упивается в остроге,

Вдыхая той свободы аромат,

Который мы не чуем и не знаем…

Спокойствие, товарищ пионер.

Ты помнишь: город наш прозвали раем,

Тебя в нем называли «Гулливер»?..

«До встречи там, где нету ложных уз…»

До встречи там, где нету ложных уз,

Где прячутся жуки в большие грядки

И чей-то мелкий первенец-бутуз

Бежит навстречу ветру без оглядки,

Где шляются по улицам коты,

Глотая чистый и прозрачный воздух.

До встречи там, где нету темноты,

Где твой прозрачный дух встречает мой дух…

«Добрый вечер, мечты-исполины…»

Добрый вечер, мечты-исполины.

Вы такая нещадная рать!

Так приятно на вас наступать —

Вы на то и мечты, исполины…

Добрый вечер, угасшее пламя.

Проживи от зари до зари

И к рассвету опять не умри —

Так попробуй, угасшее пламя…

Добрый вечер, уснувшее утро.

Добрый вечер, наполненный день —

Знай, веками природная сень

Возрождается в светлое утро…

«Ты меня рисовала краской…»

Ты меня рисовала краской

На зеленой как в гражданскую войну каске дерева

По-тихоньку спустилась по позвоночнику ствола

Где живут букашки грибы и бактерии

А вместе с ними

Атомы ньютоны молекулы

И прочие циркулирующие частички

Вниз чтобы добраться до корней

Корни дубов как известно впиваются в синее птичье небо

Вплетаются в бесконечность

Но кто тебе сказал что я дуб

«На дальних рубежах ликует день…»

На дальних рубежах ликует день,

но птичья неотесанная стая

уже летит, все крылья набекрень,

туда, где плачет солнце, угасая…

На дальних рубежах густая ночь,

и тьма летит в пространства эпицентр.

Как жалко, что ее не превозмочь,

не одолеть бэкспейсом или энтер[1 - комп. клавиши для удаления лишних знаков].

«По сенокосу слов блуждала ветром сорванная с места туника…»

По сенокосу слов блуждала ветром сорванная с места туника

Горящей азбуки

А совсем рядом в песке торчала буква

Она была словно статуя

Из краев пальмиры

Жесткая твердая

Молчаливая

Многозначная

Неоднородная спиралевидная человекоподобная уродливая старая

Стекающая плевком со стены небес

Открывающая двери и уходящая

Истекающая кровью

Пророщенная на песке и расцветшая

В ладонях Мойсеевых

Выращенная солнцем

На убой

«Когда-то ворон был прибрежной чайкой…»

Когда-то ворон был прибрежной чайкой

И вглядывался в пенную лазурь.

На бреге, обнесенном голой галькой,

Растет багряник, сын дождя и бурь.

Настанет зной, и облик свой насупит

Безлюдный край, обитель слез и туч.

Кружится ворон. Завтра не наступит —

Сегодняшний час мрака всемогущ.

На берегу трясутся, словно зайцы,

Напуганные напрочь три куста.

Дары несут презренные данайцы,[2 - крыл. выражение «дары данайцев»]

И клетка дня становится пуста.

Когда-то ворон был прибрежной галькой,

Забытой и водою, и землей…

На бреге, чужеродном изначально,

Лежит, как ворон, камешек сухой…

«Скелеты боятся того чего нет…»

Скелеты боятся того чего нет

Напрасно себе угрожая

Похож на стилет каждый третий скелет

В момент торжества урожая

Когда в дом к скелетам заходит потец[3 - пот на лице умершего]

Они убегают к гробнице

И молят спаси нас творец и отец

Стоит во плоти? при светлице

И меркнет сгущается вкрадчивый свет

Скелетов смущается стая

Скелеты боятся того чего нет

Напрасно себе угрожая

«Вот здесь и убили…»

Вот здесь и убили

Мышь а потом никого не нашли

Словно в белом от праха лесу

На мокром билете

Надпись