СЛЕСАРЬ

Всегда есть кто-то первый. Кто-то первый летит в космос; кто-то первый открывает Америку; кто-то первый синтезирует краситель; кто-то первый плавит свинец, кто-то первый им обжигается. На долю черногрязенского слесаря Романа Ивановича Колодкина выпало особое, немыслимое доселе первенство, о котором просто невозможно умолчать и о котором терпеливый читатель узнает чуть позднее.

Важно сказать сразу, что Роман Иванович отнюдь не герой нашей повести, а персонаж второстепенный, чьё присутствие в книге требует историческая справедливость. Я бы ни за что не стал распространяться о деяниях, привычках и пристрастиях этого человека, не случись ему стать первым свидетелем невероятного явления, наделавшего шуму на просторах несравненного отечества и за рубежом. Но так как о первых с давних времён принято говорить в подробностях, мне придётся потрафить вековой традиции, порассказав разной чепухи о жизни гражданина Колодкина.

В шестидесяти километрах от Москвы находится город Н. Неподалёку, за сухостойным лесочком и загнившим пустырём, расположен город ТН., вблизи которого, прячась от солнца и зорких космических спутников, в клубах пепельного дыма гордо высятся трубы промышленного Черногрязенска. Фабричные и станционные истопники трудятся без устали, чтобы держать городской престиж на достойной высоте.

Говорят, что как-то в городе выдалась ветреная неделя, вследствие чего в черногрязенском небе стало видно не только солнце, но и далёкие мерцающие созвездия, располагающие к романтичной мечтательности. Мечтательность довольно скоро перешла в бурную мечтательность, сменившуюся активной «вздыхательностью». Словом, через девять месяц в городе народилось рекордное количество потенциальных истопников.

В семье Романа Ивановича тоже случилось прибавление: гражданка Колодкина, Татьяна Петровна (в девичестве Ледащева-Осетровская), умудрилась явить на свет очаровательных мальчиков-двойняшек. Младенцы, словно предчувствуя, что жить им предстоит именно в Черногрязенске, родились смугленькими, что сподвигло соседа-биолога выдумать теорию внутриутробной предусмотрительности и поспешной мимикрии.

После рождения близнецов (у четы Колодкиных есть ещё две девочки) Роману Ивановичу, работающему на химической фабрике «Лазоревые дали», чтобы прокормить семью, пришлось поднатужиться. Не ожидая от начальства весомых вспоможений, слесарь Колодкин осмелел, приободрился и из усреднённого несуна обернулся несуном усердным, благо с фабрики «Лазоревые дали» всегда есть что нести. Латунные втулки, медные провода, этиловый спирт, сливаемый на пару с электриком Щепоткиным, всевозможные гайки, подшипники, черенки для мётел, удобрения, аэрозоль-антиклещ «Берёза» – всё это Роман Иванович, не уступая в прыти завхозу 2-го дома Старсобеса Альхену, пользует постоянно, но в отличие от старгородского воришки – без стыда и раскаяний.

Досуг у Романа Ивановича прозаичен и однообразен. Погожими днями, спасаясь от ядовитой скуки, с группой молчаливых единомышленников он прячется под побитым пластиком дворового навеса и в синей мгле летучего никотина стучит по столу игральной костью домино.

В ненастье семьянин Колодкин сидит перед семейным телевизором, осмысливая мировую жизнь. Финансовые кризисы, вопрос внешнего долга и бессмертная коррупция приводят Романа Ивановича в праведное негодование: в неистовстве он сжимает кулаки, бормочет изощрённые проклятия и посылает советы в безответное пространство. Лежащая подле него почернелая пепельница быстро наполняется горкой измятых окурков. Но гнев утихает и сердце смягчается, как только до нюха Романа Ивановича достигает запах домашнего борща, наваренного рачительной рукою Татьяны Петровны.

– Кушай, Рома. Пусть их. У нас своя политика, – успокаивающе говорит хозяйка, опрокидывая в мужнину тарелку раскалённый половник пряного борща.

ЧУДО-РЫБА

Должно сказать, что подобное явление редко попадается на Руси.

Н. В. Гоголь

Москва. Словно многоголовая торговая гидра, разинув широченные пасти бутиков и гипермаркетов, пылает она искусительным огнём неоновых витрин. Колдовские трели Гамельнского крысолова ничто в сравнении с гипно