Сбежавшая игрушка

Татьяна Алферьева

Любовь внеземная (АСТ)

Когда чужой мир скалит зубы, да и собственный не спешит улыбаться, остаётся только сжать кулаки и выжить всем назло. Выжить под чужим именем, сыграть в чужую игру и не растаять в чужих руках, вернее, лапах…

Татьяна Алферьева

Сбежавшая игрушка

Пролог

Я, отогнув край одеяла,

Так осторожно, как могла,

Скользнула на пол и, босая,

Прочь от кровати отошла.

Ты так красив, мой повелитель,

Хочу вернуться, но стою.

Я докажу, я не игрушка,

И я сегодня ухожу.

«Да, поболит, потом отпустит», —

Безжалостно твержу себе.

Но ты не должен знать про чувство,

Что родилось в моей душе.

Искать ты будешь, знаю это.

И будешь злиться, как всегда,

Что своевольная игрушка

Вновь не послушалась тебя.

Осталось мне совсем немного,

Еще чуть-чуть, я не боюсь.

Да, будет больно, очень больно,

Зато я больше не вернусь…

Оттуда просто нет возврата

(Слеза скользнула по щеке).

«Прощай, любимый! Я надеюсь,

Ты будешь помнить обо мне…»

Уже светло, постель пуста,

А на полу, полуодетый,

Сидит мужчина, и в руках

Его изящные браслеты —

Все, что осталось от нее…

Он не успел сказать о главном,

Он не сумел сберечь.

И то, что стало смыслом,

Вдруг пропало…

И шепчут губы лишь три слова,

Но поздно и возврата нет:

«Вернись! Люблю! Прости!» Но тщетно.

Безмолвие – ему ответ.

Глава 1

Я не пошла на выпускной. Зачем? Никто меня там не ждал. Ни одноклассники, ни учителя. Разве что Ася. Впрочем, у девушки столько подруг, что она быстро забудет обо мне. Как и все остальные… И отсутствие платья здесь ни при чем. Просто накануне в родительском доме снова был пьяный дебош, после которого папа попал в больницу, а мама – в полицейский участок. Я осталась дома одна выметать бутылочные осколки, поднимать опрокинутую мебель и замывать следы крови. В этот раз родительница разошлась не на шутку.

Традиционно руки распускают мужья. Однако мы никогда не были традиционной семьей. Отец, в молодости математический гений, а теперь спившийся неудачник, панически боялся своей жены. Мама Люба была женщиной серьезной и весьма объемной. Одним щелчком своих мясистых пальцев она вгоняла в угол хлюпика-мужа. В молодости отбила его у своей лучшей подруги, а теперь делала отбивную из него самого.

Я вздохнула. Слез не было. Раньше я плакала чаще. Из-за унижений, которым подвергала меня моя собственная мать, из-за отсутствия приличной одежды, из-за отца. Наверное, запас слез, выделенный на одну человеческую особь, имеет свойство заканчиваться. Или я настолько привыкла к реалиям своей жизни, что больше не вижу повода распускать нюни.

Стук в дверь отвлек меня от безрадостных мыслей.

– Детка, ты как?

На пороге стояла тетя Маша, соседка. Это она позвонила в полицию.

– Нормально.

– У тебя же сегодня выпускной! – всплеснула руками женщина. – И как это я забыла! Мне вчера Маришка платье свое на хранение привезла. На свадьбу шила, подружкой невесты была. Я сразу о тебе подумала. Может, еще не поздно на выпускной-то?

– Не хочу, – устало покачала я головой.

– Это же один раз в жизни бывает, – не сдавалась тетя Маша. – Идем ко мне.

Я подчинилась. Я всегда подчинялась тете Маше – ее теплой заботе обо мне, чужой соседской девчонке. Без нее я бы не выжила как личность, сломалась бы, как отец.

В квартире тети Маши вкусно пахло выпечкой. Соседка поставила меня перед старинным трюмо, а сама убежала в спальню за платьем. Из зеркала на меня смотрела семнадцатилетняя девушка, худая и осунувшаяся из-за недоедания и недосыпа. Темно-рыжие волосы до плеч еще больше оттеняли болезненную бледность. Рыжие часто бывают розовощекими, но я ни разу не видела румянца у себя на лице.

Тетя Маша принесла платье, бледно-голубое, из тонкой воздушной ткани.

– Посмотри, посмотри, какое оно красивое. Неужели откажешься хотя бы примерить?

– А если испорчу? – испугалась я, отступая на шаг назад.

– Глупости не говори. Давай переодевайся.

Я снова подчинилась.

– Великовато. Ну да ничего.