ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ

Вообще-то это нахальство – гордо называть свои заметочки «Записными книжками», тем более, что никаких записных книжек у меня сроду не бывало. Но слишком часто в течение моей долгой и неправедной жизни со мной случалось что-то забавное или необычное. Говорят, смешное к некоторым людям прилипает – это точно обо мне. Я описываю или пересказываю мелочи, крохотные эпизодики. Однако есть в них главные герои – моя семья, да и немножко я сама, а самое главное – время. Как говаривали жители Чегема у Фазиля Искандера: «Эх, время, в котором стоим…»

Родом из детства

По рассказам ближайших родственников я очень рано начала говорить, еще до года. И вот везет меня бабушка в коляске, встречает нас соседка по двору и сначала говорит: «Ой, какая у нас девочка-красавица…», а потом заглядывает в коляску и уже совсем другим тоном разочарованно продолжает: «…и на кого же наша девочка похожа?» Я смачно, с громким чавканьем, выдергиваю соску изо рта и отвечаю: «Я – КОПИЯ ПАПЫ!» Соседка аж перекрестилась с перепугу.

Бабушка, мамина мама, меня упорно кормила ненавистной манной кашей, впихивала любыми способами: «Ложечку за Ленина, ложечку за Сталина, ложечку за Климент Ефремыча Ворошилова, ложечку за Лазарь Моисеича Кагановича…» – короче, я в ту пору все Политбюро знала наизусть и относилась к ним с таким же отвращением, как и к манной каше. А в конце кормежки, когда я совсем уж давилась, бабушка призывала тяжелую артиллерию: «А теперь ложечку за папу и ложечку за маму!»

Когда мои будущие родители начали встречаться, бабушка страстно мечтала, чтобы их брак состоялся. Когда мама собиралась на свидание, бабушка ее внимательно оглядывала и советовала: «Бэлла, накрась губы, он все-таки майор!» А когда родители уже были женаты, бабушка советовала маме: «Бэлла, ты должна утром днем и вечером благодарить Бога за такого мужа, тебе не по заслугам посланного!» И, конечно, бабушка страшно хвасталась любимым зятем перед соседями. Например, он просила папу его майорскую зарплату в военной академии брать рублями, трешками и пятерками, распихивать мятые сокровища по карманам, а дома вываливать на стол гору этого добра. Тут бабушка, естественно, под каким-нибудь предлогом звала соседку по коммунальной квартире, чтобы та восторженно и завистливо разинула рот…

Теперь я понимаю, что почти всю жизнь жила в теплице, не соприкасаясь с окружающей реальностью. Прибегаю домой как-то и спрашиваю маму, что означает слово на букву Х, написанное мелом на асфальте. Мама, не дрогнув, спокойно отвечает: «Это у нехороших мальчиков пипка». Спрашиваю тогда: «А у хороших это что?» – «А у хороших так и есть – пипка»… Думаю, я свою маму совсем не знала тогда, будучи сугубо папиной дочкой; мама всегда была такая строгая, сдержанная, праведная. А вот однажды, когда папы уже не стало, на торжественном застолье произносил бесконечную речь друг моих родителей, и вдруг мама мне шепчет: «Наверное, он хороший любовник». Я, обалдев, спрашиваю: «Почему это?!» – «ДОЛГО НЕ КОНЧАЕТ…»

Сижу, читаю книжку. Папа спрашивает:

– Ты что читаешь, физику?

– Нет…

– А ЧТО ТОГДА?!

Папа жил перед войной в украинско-еврейском местечке / деревне, где, между прочим, не было тогда никакого антисемитизма: украинцы доили еврейских коров по субботам, а евреи – украинских коров по воскресеньям; батюшка дружил с раввином и каждую неделю играл с ним в шахматы. Бабушка объяснила маленькому папе, что к батюшке нужно относиться со всем уважением, как к раввину, и папа при встрече с батюшкой снимал шапчонку и, сияя ясными голубыми глазищами, приветствовал: «Здравствуйте, батюшка, со всем уважением!» Там папа сначала учился в крохотной сельской школе, где все классы находились в одной и той же комнате, а все уроки вел один и тот же учитель, он же директор школы, Никифор Матвеич. Позже, в старших классах, папа ходил за семь километров в другую школу, в другой деревне. С трех лет пас гусей. И тем не менее свободно знал не только идиш и украинский (русский тогда еще не знал), но также немецкий (который в ту пору везде в СССР учили: как всегда на Руси, прежде всего учат язык потенциального противника)