Аталык и Садра (картина американского художника Josh Claire)

Долгая зима

«Утром заснеженным я злой и невежливый курю натощак,

Тешусь надеждою спрыгнуть по-прежнему с работ на барак,

Если не выгорит, там где-то выпаду чифир согреть…

Лучше конечно бы, выспаться где-нибудь, сон досмотреть.» …Старый лесник сидел за столом, подперев щеку кулаком, и слушал старенький магнитофон. На столе початая бутылка водки, крупно нарезанный хлеб, свежие огурцы.

В памяти всплывали таёжные урманы, снег по пояс, ревущие трактора на волоках, пальца инстинктивно начинали ныть вспоминая мороз, который пробирался сквозь рукавицы и верхонки. Снег блестел на солнце ослепительно, и от этого становилось ещё холоднее. Ясный день поворачивал на мороз, а ночь рвала с треском стволы берез, глухо ухал лёд на Байголе.

– Петрович, иди чаю глани, – крикнули из балка. Под ичигами торопливо заскрипел снег. Даже минутная остановка на таком морозе сразу отдавалась в пятках холодом. Десятница сегодня не вышла на работу и принимать хлысты, которые притягивал трелёвочник приходилось мастеру. За эти несколько месяцев кого только не подменял в бригадах – и чекеровшиков, и огрёбщиков, постепенно учился и валить лес. А по утрам так не хотелось просыпаться под одеялом у тёплого бока жены, но холодный пол избы, выстывший за ночь, быстро приводил мысли в порядок. Ледяные ночи растягивались по всему утру, освещённые фонарями на вышках гаража и лесопункта. ЗИЛы с будками увозили бригады в лес, и только там их заставал рассвет. Промерзшая техника не хотела заводиться, костры из тряпок пропитанных салярой долго коптили под тракторами, а работяги пили чифир в будке водогрея и пересказывали все вчерашние новости. Дым папирос плотно висит в тёмном балке. Запах прелых портянок и крепкого чая. Неспешный разговор иногда прерываемый хохотом. Лучшее средство скрасить тяжесть предстоящей работы – сально пошутить или рассказать анекдот.

– Петрович, тебе надо валенки на три размера больше, а то прыгаешь как кузнечик по штабелям от мороза. Прихватывает ноги та? – смеялись старшие над мастером. Пашка-вальщик отдувался с похмелья и глотал крепкий чай, заваренный старым такелажником-зеком Бредихиным..

– Лёшка померяет сегодня за десятницу. Пошли со мной сегодня кедры валить, пригодится в жизни – позвал с собой Пашка мастера.

Башлам. Старый Курускановский участок подсочки, кедры в полтора-два обхвата. Засмоленные баррасом кары, как рыбьи скелеты на стволах, раны истекающие живицей, теперь уж зажившие. Но пришёл черед и этому лесу. Пашка Зверев, вальщик – один из лучших на лесопункте. Норму успевал за полдня выполнить, остальное время в балке в ази играет. Есть у него чему поучиться.

– Здесь без гидроклина нельзя, не передавим, лес висит в другую сторону – поясняет, делая запил по стволу. УРАЛ работает натужно, сизый дымок скапливается в лунке разгребенной вокруг комля могучего великана, светло-розовые опилки веером сыпят под ноги, прилипают к сукну куртки.

– Теперь блинчик этот выбить и спил с другой стороны… ровненько. Ты не плошай, пособи чуть, гидроклин вовремя в рез, а я ещё плечом поднадавлю.

Один кедр, второй, третий громко ухнув падают в снег, поднимая тучу перемерзшей снежной пыли. Перекурили, перешли к следующей куртине. Кедры закомелистые, лапами корней упираются в лесную подстилку. Уже и блин запила вылетел в снег, спил идёт ровно, гидроклин вгрызается щечками, расталкивает древесину. Да полуденный ветерок качнул крону великана, мягкая древесина сминается над клином, и рез не хочет расходиться. Дерево давит на плечо вальщика, не хочет падать.

– Петрович, пособи, он меня придавит, – хрипит Пашка. Мастер с перепугу упирается обеими руками в ствол, но держать и вдвоём ничуть не легче. Чувствуется тяжесть, мощь дерева, каждое движение ветерка в кроне, каждая дрожь по стволу, каждый миллиметр, градус, секунда наклона… дерево давит на людей, которые пришли его свалить… Ветер стих, кедр поддался людям, глухо рухнул в снег поднимая вокруг себя вьюгу. Пашка опустил руки и смотрел вдаль невидящим взглядом, у обоих руки и ноги дрожали мелкой дрожью, отходя от напряжения.

– Пой