Мария Костынюк

Горе горя

Ну, вот и осень. Холодно и сыро,

Бушует непогода, ветер злится…

А он один в запущенной квартире

Сидит, листая памяти страницы.

Стучится дождь в окно и пляшет лихо,

Под ветра пересвист по крышам скачет.

И вдруг он слышит: за дверями тихо,

Так жалобно и горько кто-то плачет.

Он дверь открыл и видит на пороге

Фигуру жалкую в рванье, с котомкой.

Синюшное лицо, босые ноги,

Дрожащий голос, жалобный и ломкий.

– Пусти, мил человек, к себе погреться,

Уж нету силы пО свету скитаться!

Я вижу: человек ты с добрым сердцем.

Позволь мне нА ночь у тебя остаться.

Но прежде знай: я – Горе, что веками

Несёт несчастья и дурные вести.

Меня взашей все гонят и пинками,

И нету среди вас, людей, мне места.

Пришло с дурной я вестью: На рассвете

Примчится за тобой старуха злая…

Ну, что же ты, старик, стоишь на месте,

Передо мною дверь не закрывая?

Взглянул старик на Горе жалким взором:

– Ну, как тебя в погоду гнать такую…

Входи, попьём чайку за разговором,

Одежду подберу тебе сухую.

Я, Горюшко моё, пожил на свете.

Теперь я стар и одинок к тому же.

И, по большому счёту, кроме смерти,

Я больше никому уже не нужен…

А утром снег пошёл, завыла вьюга…

Рыдало Горе, билось и кричало,

О том, что первого на свете друга,

Едва нашло и тут же потеряло…

Любовь земная

Где же ты, любовь моя, была?

Где тебя, заблудшую, носило?

Пряталась, когда тебя звала

И когда в запасе время было.

А теперь незваною пришла

И хозяйкой в сердце поселилась.

Я тебя давно уж не ждала,

Ну зачем пришла, скажи на милость?

Что с тобою делать нам теперь?

Мы почти прошли свою дорогу.

Вечность нам вот-вот откроет дверь:

Мы стоим у самого порога.

Говорят, что это «бес в ребро»,

А для нас как будто – жизнь сначала.

В синих, выцветших глазах его

Будто солнце ярко засияло.

Да и я – летаю, не хожу —

Жизнь в совсем ином предстала свете.

Каждой с ним минутой дорожу.

Вы родителей поймите, дети!

Не судите, не держите зла:

Поздняя любовь. Судьба такая…

Хоть и поздно, но она пришла!

Всё-таки пришла, любовь земная!

Эх, дороги

Эх, дороги, дороги,

Сколько вас предо мною!

Прошагала по многим:

Цепь следов за спиною.

Так иду и не знаю,

На какую ступила,

Что найду? Потеряю?

Как не раз это было.

Вам, людские дороги,

Указатели надо:

Тут – печаль и тревоги,

Там – любовь и награда.

На любом перепутье,

Чтоб табличка висела,

Дабы выбрала путь я

Тот, который хотела.

Эх, дороги, дороги,

Где легки? Где ужасны?

То известно лишь Богу,

Мы гадаем напрасно.

Даже если б могли мы

Вас угадывать просто:

По какой не пошли бы —

Все ведёте к погосту.

Преданность

Рыдала вьюга в темноте кромешной,

Свирепый ветер по крестам стучал

И жуткий вой, надрывный, безутешный

С безумной вьюгой в унисон звучал.

Несчастный пёс оплакивал потерю:

Лежал его хозяин под плитой.

В собачьем вое слышалось: – «Не верю!»

Хотя он знал: Остался сиротой.

Он выл навзрыд, а вьюга подвывала.

Был страшен этот безысходный вой.

Хозяину не встать, собака знала,

Просила только взять её с собой.

Ах, сколько боли было в этом плаче!

И лютой, выжигающей тоски.

И сердце не снесло беды собачье:

Разорвалось от горя на куски.

Свободная теперь душа собачья

К хозяину рванулась что есть сил.

Как видно Бог услышал, не иначе:

Хоть по-собачьи пёс, но так просил!

А на земле к утру затихла вьюга

И затерялось кладбище в снегах.

Под снегом тело преданного друга

Свернулось у хозяина в ногах.

Умирала любовь

Корчилась любовь и умирала:

Предал тот, кого боготворила,

В муках нестерпимых догорала:

С каждым днём огня всё меньше было.

Свет в глазах померк, в них боль и холод,

Беспросветность несчастливой доли.

А в висках стучал тяжёлый молот:

Предал! Предал!.. Боже, сколько боли!

Предана, оплёвана, распята,

Грязью вся запятнана и ложью,

С пьедестала человеком снята,

Брошенная подлости в подножье.

Догорела, только пепла кучка

От любви вселенской и осталась.

Зарыдала над погибшей тучка:

Только в ней ещё осталась жалость.

Самое бесценное на свете

Человек убил и не заметил!

И останков пепел гонит ветер

По пустой, безжизненной планете…

Раз