Любовь лингвиста

Владимир Иванович Новиков

Филологический нон-фикшн

В новую книгу Вл. Новикова вошли произведения, пережившие большое количество изданий – журнальных и книжных, – но переработанные и дополненные:

• «Сентиментальный дискурс» – производственный роман о герое-лингвисте, с вымышленной любовно-семейной фабулой, в котором много собственно лингвистического контента;

• «Повесть о Михаиле Панове» – мемуарно-документальный портрет лингвиста, литературоведа и поэта Михаила Викторовича Панова, фигуры культовой у филологов;

• «Пятьдесят свиданий с русской речью» – эссеистический цикл, составившийся из колонок в «Вечерней Москве», о произношении и ударении, о заимствованных словах, о речевом этикете, о типичных речевых ошибках, о языке рекламы, о том, как писать письма и говорить по телефону…

Три вещи, составившие книгу, объединены лирическим героем, который в разговорной манере беседует с читателем о языке, о жизни, о литературе и искусстве.

Владимир Новиков

Любовь лингвиста

В авторской редакции

Сентиментальный дискурс

Роман с языком

I

В детстве, отрочестве и юности у меня не было детства, отрочества и юности[1 - В детстве, отрочестве и юности у меня не было детства, отрочества и юности. – Обыгрываются название автобиографической трилогии Л. Н. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность» и фраза А. П. Чехова «В детстве у меня не было детства».]. Во всяком случае таких, о которых стоило бы тебе рассказать. Когда там – по-литературному – кончается юность? В двадцать один? А я в двадцать два года только родился. Предшествующая автобиографическая трилогия, краткое содержание предыдущих серий тянет от силы на одно синтаксическое предложение. Третий из четверых сыновей, он в семье своей родной казался мальчиком чужим[2 - …он в семье своей родной казался мальчиком чужим… – Перефразируются строки из романа в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: «Она в семье своей родной/Казалась девочкой чужой» (глава вторая, строфа XXV).], всегда отступая назад или в сторону, как третий нерифмованный стих в рубайях Хайяма: старшим братьям не нужен он был ни для шахмат, ни для шляния по «броду», тревожное внимание родителей сосредоточилось на младшем болезненном Федьке; в школе все затем было как в семье, а в университете – как в школе.

Почему говорю «он»? Потому что до первого лица юноша еще не поднялся, он эмбрион, которому только предстоит появиться на свет. Вот он своей неуверенно-нервной походкой, не умея ощутить себя в пространстве, бредет к старому университету на Моховой (тогда проспект Маркса), поднимается по высоким стесанным ступеням в круглую тридцатую аудиторию. Идет защищать диплом, считая его по глупости новым словом в теории синтаксиса, хотя на самом деле в худеньком машинописном опусе, одетом в клейкий, ко всему липнущий зеленый коленкор, есть ровно одно новое слово – ф.и.о. автора на титульном листе. Знаешь, за свою жизнь я прооппонировал столько наукообразной муры, что теперь могу ответственно констатировать: «новое слово» встречается не во всякой докторской диссертации, кандидатские порой содержат любопытную комбинацию старых слов, а уж дипломные сочинения (даже переименованные в «магистерские») – это нормальная макулатура, которую в лучшем случае можно рассматривать как детские каляки-маляки.

Но тогда я, конечно, этого не понимал, будучи человечком в высшей степени аррогантным[3 - …аррогантным. – Отдельные попытки употребить слово «аррогантный» как русское предпринимались еще во второй половине XIX в. – например, в «Письмах из деревни» А. Н. Энгельгардта (1872–1887). Однако окончательно в русском языке это прилагательное не утвердилось. Оно присутствует в Толковом словаре Т. Ф. Ефремовой (толкование: «высокомерный, надменный; самонадеянный»), но не вошло пока ни в новые издания словаря С. И. Ожегова, ни в Русский орфографический словарь.]. Такого слова в великом-могучем пока нет – и напрасно. Хороший эпитет, имеющийся в языках Европейского Сообщества, к которому нам стоит присоединиться хотя бы лингвистически. «Надменный», «высокомерный», «само