1

Москва спала тяжелым предрассветным сном. Зарядивший с вечера дождь загнал бомжей в их убежище – предназначенный к сносу дом на Каланчёвке. На этот неказистых двухэтажный клоповник городские власти давно точили зубы. Наконец, поднатужились, переселили жильцов коммуналок с верхних этажей и конторы из подвала. А денег на снос не оказалось. Перенесли работы на следующий год, да так о доме и забыли. Вот, и стоял он несколько лет с заколоченными фанерой дверями и окнами. С некоторых пор сухой подвал дома облюбовали под ночлег тершиеся на площади Трех вокзалов бродяги. Нашедшиеся среди них умельцы подключили воду и свет, невидимый с улицы. Наладили канализацию и отопление. Много всякого люда перебывало в этом подвале. Кто-то кантовался там ночь, кто-то – несколько месяцев. Кто-то из постоянных обитателей пропадал на год-два и снова возвращался. Кто-то не возвращался никогда. Лишь молва доносила вести о них: та умерла от сифилиса в мордовских лагерях, этого завалило в медном руднике на озере Балхаш, тот с переломанным позвоночником догнивает на койке в интернате в Псковской области.

Смрадно было в подвале. Пахло перегаром, немытыми телами под грязной одеждой, женскими выделениями, отвыкшими от зубных щеток ртами, бздёхом. Над спавшими вповалку бомжами висел храп, скрежет зубов, вызванный глистами, навеянные кошмарами вскрики. Кому-то приснилось, что в белоснежной тундре настигают его лютые, клыкастые овчарки. Кому-то, что висит он на вагонной подножке летящего по сибирской тайге экспресса, а чья-то неумолимая нога бьет по голове и рукам, сталкивает под стучащие колеса. Кому-то, что отыскал ее зараженный гонореей клиент и теперь отпиливает ножом сморщенную, подточенную раком грудь.

Внезапно яркий свет чиркнул спящих по глазам, начал выдирать их из забытья.

– Подъем! – рявкнули на весь подвал. – Подъем! Подъем!

Открывавшие глаза, трясшие со сна головами бомжи возвращались в подвальную действительность. Свет в подвале был включен, у дверей и над бомжами стояли менты. Кое-кто из них поигрывал пистолетами. Лежавший ближе всех к потайному лаз бомж тихонько подкатился к прикрытой фанерой двери, рывком открыл ее.

– Здорово, земляк! – гаркнули ему из лаза разбитные менты-сержанты.

«Земляк» поднялся, понуро поплелся к стене, вдоль которой расставляли с поднятыми вверх руками бродяг.

– Кобыла нас сдала! – зашептала «земляку» стоявшая рядом с ним бомжиха. – Она срок отмотала, вернулась в Москву. Дочь ее на порог не пустила! Бывшие подруги – директрисы магазинов отвернулись. За московскую прописку нас сдала, сука!

– Разговорчики! – прикрикнул на бродяг старшина.

Бомжей обыскивали и по одному выводили на улицу, где ждали «воронки».

– А ты чего прячешься?! Выходи! – заметил старшина в темном простенке между радиаторами щупленькую фигурку. – На выход! Я кому сказал?!

Фигура оставалась неподвижной.

– Что у вас, старшина? – подбежал бойкий молоденький лейтенант, недавний выпускник колледжа МВД.

– Да, вот, товарищ лейтенант, оказывает неповиновение. На приказ выйти не реагирует! – внезапно осипшим голосом доложил служивый.

– Что за человек? – бормотнул лейтенант.

– Это – жесть! – ответили ему гнусавым голосом.

– Но-но! За дурацкие шуточки и дубинкой по хребту огрести можно! – обернулся к бродягам офицер.

– Кликуха у него такая, погоняло! – загалдели бомжи. – Да вы не бойтесь, гражданин лейтенант! Подойдите! Он – тихий!

– Эй, друг! – притворно бодрым голосом позвал офицер и осторожно приблизился к простенку.

За спиной лейтенанта фыркали от смеха бомжи. Рассвирепевший мент резко шагнул вперед, вцепился человеку в волосы и рванул на себя. Волосы вместе с кожей с треском рассыпались в тлен в его руке. Лейтенант выхватил фонарик, направил луч в лицо незнакомца и отшатнулся. Перед ним стояла, щерясь черными зубами, мумия.

И давно эт-та жесть стоит? – спросил, подавив приступ рвоты, лейтенант.

– Да годика, этак, два, – ответили старожилы.

– Как же вы запах от него терпели?

– Сначала шибко пованивал. А потом, как ссохся, – вроде ничего. Принюхались! Куда нас теперь, командир?

– Как всегда – в транспортную, на Курский. – Там: ко