Рубидий

Михаил Харитонов

«Саша Привалов сидел на перегоревшем вводном устройстве „Алдана“ и пытался мыслить позитивно.

Получалось плохо: мешали остатки обывательского мышления, настоящего мага недостойные. Обывательское мышление напоминало о мелких, несущественных вещах. Например, о том, что праздничный заказ опять перехватил отдел Атеизма. Что отдел Вечной молодости закрывают, вслед за опустевшей кивринской лабораторией. Что в отделе Предсказаний и Пророчеств прорицают, будто с нового года животное масло в продаже исчезнет окончательно, даже по талонам…»

Михаил Харитонов

Рубидий

11 ноября 1990 года. Г. Соловец.

Главный корпус НИИЧАВО. Вычислительный центр.

Саша Привалов сидел на перегоревшем вводном устройстве «Алдана»[1 - «Алдан» – линейка советских ЭВМ производства ереванского завода «Электрон». Считалась разработкой оборонного значения, поэтому по документам проходила под шифром. // Машина также имела неофициальные прозвища «Елдан», «Балдан», «Баян» и т. п. Легенды о трехзвездочном коньяке «Алдан», якобы выпускавшемся на том же заводе, являются типичным «технарским» фольклором и не соответствуют действительности. // В 1990 году Привалов, очевидно, работал не на «Алдане-3» образца 1961 года, а на одной из последних моделей, скорее всего – на «Алдане-21АО», известной в среде программистов и электронщиков как «армянское очко» и «асимметричный ответ». Последнее прозвище машина получила из-за того, что ее планировали использовать в системе наведения лазеров на американские спутники системы СОИ.] и пытался мыслить позитивно.

Получалось плохо: мешали остатки обывательского мышления, настоящего мага недостойные. Обывательское мышление напоминало о мелких, несущественных вещах. Например, о том, что праздничный заказ опять перехватил отдел Атеизма. Что отдел Вечной молодости закрывают, вслед за опустевшей кивринской лабораторией. Что в отделе Предсказаний и Пророчеств прорицают, будто с нового года животное масло в продаже исчезнет окончательно, даже по талонам. Что Стелла совсем захандрила, забросила ребенка и проводит вечера у какой-то непонятной подруги, которую зовет то Леной, то Аленой, а в трубку – Алешей. Что сын практически не видит отца, потому что ему не хочется приходить домой и он все чаще посылает вместо себя дубля. Что семейный бюджет в четыреста тридцать рублей – это тяжело, а дальше будет еще тяжелее. Что Соловец – это все-таки не Ленинград. Что…

– Др-р-р-р! – раздалось откуда-то сверху. – Утомил ныть! Ж-ж-ж-ж-ж! Тьфу ты, пакость! Я сказал – ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж! Ах ты ж ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж! Др-р-р-р-р-р-!

– Витька, – устало сказал Саша в пространство, – хватит материться. И без того тошно.

– Ты хоть одно матное слово сейчас слышал? – наигранно оскорбился Витька.

– Не слышал. Догадался, – сказал Привалов. – Просто мат через камноедовское заклятье не проходит.

– Не слышно – считай не было, – упрямо сказал Корнеев. – Говорю же, утомил ты меня. Я тут три часа ж-ж-ж-ж с распределением…

Привалов вздохнул. Над машинным залом находилась лаборатория Витьки Корнеева. Витька был груб. Правда, теперь грубить ему мешал магический фильтр, установленный на территории Института Камноедовым. Ожидалось прибытие высокой комиссии из Москвы. Комиссию возглавлял профессор Шкулявичус, который терпеть не мог крепких выражений. Поэтому Камноедов наложил на Институт заклятье, из-за которого все нехорошие слова, сказанные в стенах НИИ, автоматически заменялись на жужжание, а в тяжелых случаях – на звук сверлящей дрели. Все к этому уже привыкли и не жужжали, разве что случайно. Только Витька никак не мог избавиться от привычки сквернословить.

Саша невольно посмотрел на настенные часы. Минутная стрелка телепалась около цифры «8», но никак не могла преодолеть последнее деление.

– Ты ж-ж-ж мне тут под локоть сифонишь, – завершил мысль Корнеев.

– Не читай чужих мыслей, – посоветовал Привалов. – Вообще-то в хорошем обществе не принято…

– Да ж-ж-ж твою ж-ж-ж через др-р-р-р, будет он тут мне мораль читать!.. – заорал Витька. С потолка обвалился пласт штукатурки. Саша в последний мо