ГИБЕЛЬ ПЧЕЛ
Дмитрий Иванович Вощев был доволен, как это ни странно, что его в 57 лет отправили на пенсию. В начале 90-х годов, все разваливалось, закрывалось, закрылся и их, самый большой в Сибири Красноярский машиностроительный завод, – вернее делался вид, что он существует, – негласно же практиковалось по все стране такое правило: людей предпенсионного возраста увольняли «по сокращению штатов». А это давало им возможность досрочно уйти на пенсию. Сколько было трагедий! Друг Дмитрия Ивановича, Анатолий Петрович Кораблев, ведущий инженер, разработчик множества программ и усовершенствований, оказавшись в одночасье ненужным, впал в тяжелую депрессию, близкие даже опасались за его здоровье. Но для Дмитрия Ивановича настали хорошие времена.
Дело в том, что с ранней юности была у Вощева заветная мечта: он хотел завести пасеку, разводить пчел. Он собирал книги и статьи, какие только мог достать по пчеловодству. Это выработалось у него в какую-то навязчивую идею. Он сам над собой посмеивался, но как только представилась возможность – еще в советские времена – взять участок подальше от города, потише, покрасивее, с разнотравьем, и в долине между сопками, – он взял, не пожалел денег, – пару гектаров. Но каких!
Поселок, от которого надо было ехать еще километров десять на УАЗике («мой вездеход» как любовно называл его Вощев) до его угодья, вырос в 30-е годы под Красноярском, в часе езды на электричке. Строили его для себя семьи «раскулаченных», в основном, зажиточные казаки, и считали, что им повезло. Их бросили сюда весной, а не в разгар морозов: можно было в тайге прокормиться и выжить, и как-то построиться до зимы, да и город, считай, рядом. А в поздние советские годы поселок слыл богатым хозяйством, с уютными почти городскими домами. И во время бурных перемен селяне с крепкой кулацкой жилкой не растерялись: выращивали и продавали что могли. Так вот, Дмитрий Иванович хорошо заплатил и бульдозеристу и трактористу из поселка. К его дальнему участку проложили просеку в тайге. Он огородил сеткой своё хозяйство, – скорее от зверей, чем от людей, – поставил сторожку, и летом регулярно приезжал траву косить, пни выкорчевывать и любоваться природой. А любоваться было чем!
В его «сотки» входило светлое озеро с ключевой водой, огромная поляна с разнотравьем, и все посреди тайги. А небо! А воздух!
Виды и из окна его дома в Красноярске были дивные. Он жил на девятом этаже нового кирпичного дома, лоджия большой комнаты выходила на Енисей. Далеко-далеко видны были и широкие разливы реки, и могучие весенние воды; Енисей, правда, теперь не замерзал, как Красноярскую ГЭС построили, но наполнялся весной большой водой и с шумом мчался вдаль. Ночью город и пароходы, которые плыли по Енисею, сияли огнями: переливалось отражение в воде, и радовали душу. А еще летом глубокое синее небо, поднималось куполом ввысь; зимой оно было звездное, морозное – звезды висели прямо над головой. Но вот такого воздуха, как там, в тайге, в городе не было.
– Я, если что, – шутил Дмитрий Иванович, – этот свой таежный воздух резать буду и по кускам продавать. В городе его и не знают даже.
Потому и тянуло его в тайгу, хотя там и мошкара, и цивилизации нет.
Но пчелы дело ответственное. А времени у старшего мастера смены на такие забавы не было. Он все ходил по дому за женой, Варварой Игнатьевной, в редкие выходные и читал ей:
« Для получения одного килограмма меда пчелы должны сделать до 4500 вылетов и взять нектар с 6—10 миллионов цветков. Сильная семья может собрать в день 5—10 килограммов меда, 10—20 килограммов нектара».
– Нет, ты только подумай, мы за всю жизнь столько не наработаем как они за один день! А ведь мы с тобой не лентяи, – восхищенно говорил он жене. – «Самые высокие медосборы нектара получают на Дальнем Востоке и в Сибири. Известны случаи, когда в период цветения липы на Дальнем Востоке привесы контрольного улья достигали 30—33 кг за день. Отдельные пчелиные семьи в условиях Сибири собирают по 420, а на Дальнем Востоке – 330—340 килограмм меда за сезон».
– Ты представляешь, какие труженицы эти пчелы! – снова восхищался он. – А, главное, у нас,