На краю Мещёры

Юрий Леонов

Почти полвека назад купили мы избу под Рязанью, на берегу Оки. За эти годы исподволь сроднился я с этой землей и соседями по древнему селу Костино. О том, чем они дороги мне – эта книга…

На краю Мещёры

Юрий Леонов

© Юрий Леонов, 2018

ISBN 978-5-4490-6886-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОТ АВТОРА

Сорок лет назад купили мы избу под Рязанью, и с той поры жизнь моя словно бы раскололась надвое. Зимой – горожанин. Летом – сельский житель. За столько лет исподволь сроднился я с этой землей, где родилась покладистая моя теща, где на бугре, давшем нам пристанище, сделал свои первые шаги сын Олег.

Не сразу возникла потребность запечатлеть то, что тронуло душу, и тех, с кем делил здесь радости и горести. Но с той поры, как сделал первую запись, стараюсь не оставлять без внимания ничего из характерных мгновений быстро ускользающего сельского бытия.

Лелею надежду, читатель, что и вам сумею передать в коротких всплесках минувшего частицу трепетного нежданного чувства привязанности к «стране березового ситца», как некогда сказал об этой земле живший неподалеку русоволосый паренек.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Есть на белом свете места, привораживающие слух самим названием своим. Необъяснимой музыкой созвучий, зазывной, как сладкоголосое пение сирен: Чара, Костеньга, Арги-Паги… А приедешь в какую-нибудь Великую Кему – все та же россыпь окуренных дымами изб вдоль вырубки, как в соседней Максимовке. Чем дольше живешь, тем меньше иллюзий. А музыка остается другим. Хранит душа лишь отголоски трубных кличей.

Таким зазывным словом с детства была для меня Мещера. Чудилось в названии лесного края, лежащего в излуке Оки, нечто дремучее и замшелое – очень подходящее место для притаившихся среди выворотней леших и татей, а то и самого Соловья-разбойника. Подозреваю, что повинна в такой присухе была не только висевшая над головой географическая карта, но и один из поводырей моего отрочества Константин Паустовский. Помните из «Мещерской стороны»?

«Леса в Мещере разбойничьи, глухие. Нет большего отдыха и наслаждения, чем идти весь день по этим лесам, по незнакомым дорогам к какому-нибудь дальнему озеру.

Путь в лесах – это километры тишины, безветрия. Это грибная прель, осторожное перепархивание птиц. Это липкие маслюки, облепленные хвоей, жесткая трава, холодные белые грибы, земляника, лиловые колокольчики на полянах, дрожь осиновых листьев, торжественный свет и, наконец, лесные сумерки, когда из мхов тянет сыростью и в траве горят светляки.» Чарующие, бередящие воображение строки…

В июне шестьдесят второго, когда заканчивал учебу в Москве, вдруг выдалось три свободных дня. Куда сбежать от обрыдлой столичной колготы?.. Да вот же она, Мещера, совсем близко…

С первой электричкой добрался до Коломны, успел на речной трамвай, отправлявшийся вниз по Оке, и за полдень один-одинешенек сошел на берег у какой-то деревеньки, за которой рыжевато светился обласканный солнцем бор.

Веяло илистой свежестью с реки. Припудренная пылью дорога звала за косогор. Веселые огоньки мышиного горошка да фиолетовые всплески тимьяна и мяты обещали праздник душе. Все начиналось по писаному, как виделось издалека. Оставалось только разуться. И по теплой, бархатистой, проселочной, через пиршество трав и цветов заливного луга…

Пиршества не было. Минут десять, доверясь причудам дороги, петлял я среди пересохших впадин и бочагов. Потом, отмежевавшись от проселка, пошагал к деревеньке напрямик, и скоро оценил свою опрометчивость. Широкий ров тянулся поперек луга, зияя глинистыми отвалами и хлябью растерзанных гусеницами мочажин. Вода зеленела вдоль кромки, тиха и недвижима.

Пришлось отшагать немало, прежде чем удалось перебраться на другой берег по зыбкому помосту. Огромный заливной луг умирал, это ясно было и не специалисту. Кто-то что-то не рассчитал, кто-то слишком поспешно взял под козырек, кто-то откровенно схалтурил в погоне за выработкой…

Когда я спросил у благообразной старушки, попавшейся на окраине, зачем пытались