I
Странное состояние и ощущение, словно бег на длинную дистанцию закончился, а я, на удивление самой себе, всё ещё бегу по инерции, жадно ловлю ртом воздух и не могу остановиться, отдышаться.
Что же произошло?! Почему я до сих пор мысленно ещё там, где давно расставлены точки? Сложно, ах как сложно, осознать, принять и вдвойне сложней и больней от мысли, что повторов уже не будет.
Анна затянулась сигаретой, не придавая значения, отчего та так быстро дотлела. Тут же достала новую, чиркнула зажигалкой, вдохнула очередную порцию едкого дыма и опять ушла в свои тягучие мысли.
Возможно, я где-то перегнула палку, а где-то не проявила характер, но это всё мелочи по сравнению с тем, что в данный момент внутри меня жуткое разочарование, с которым впервые не могу справиться, смириться. Невыносимая пустота, ужасная, словно всё вокруг вымерло или я уже мертва? И всё же где-то, еле-еле, чуть слышно стучит в голове малюсенький дятел. И эта странная «птица» с надеждой в горошину утягивает туда, где я помню себя нормальной, живой и с полным оптимизмом на сто лет вперёд, и в связи с этим донимает вопрос, может ли любовь эмоционировать по поводу «быть?!» Причём именно тогда, когда пылает, горит в своих же собственных объятьях: ярко, красиво… пока не обуглится, удовлетворившись фактом «конечного» в горстке пепла.
Или же правильней принимать её (любовь) как данность, как некую заслугу бытия, которая снизошла и оставила после себя нечто, похожее на угли. И эти угли далеко не пепел, ибо память знает, хранит: как это, что это и зачем, но, увы, с каждым последующим разом с неким недочётом, недобором. Словно то самое тонкое, хрупкое чувство сгорело в самом вначале, в тех самых первых безумных эмоциях. И любить, как прежде мало кто способен, да и не умеет, потому как загрубела кожа и душа не столь легкомысленна. И лишь память тела предательски охвачена прошлым в нежелании принимать реальность и всё также обманывается временем, противясь тому, что говорит сердце.
Так неужели «оболочка-состояние» любого проявленного чувства, как бы ни хотелось возвыситься, показаться и крикнуть во всеуслышание, в конечном итоге, всё это обреченно на безмолвие? И всё, что ни делается – сплошная агония с последующим затяжным стартом и техничным поцелуем перед тем, как исчезнуть, раствориться, ибо всё заканчивается, несмотря на то, что каждый в отдельности продолжает быть…
Равнодушно взглянув на часы, Анна поняла, что уже слишком поздно. Нисколько не расстроившись данному обстоятельству, она не спеша, прошла ещё пару кварталов, изредка разглядывая разноцветные огни многоэтажек, затем свернула направо и также медля, шла по аллее освещённого сквера, пока не вышла на противоположную сторону улицы. Остановившись у дома №5, недолго раздумывая, женщина вошла в подъезд. Стремительным шагом поднявшись на второй этаж она подошла к массивной металлической двери. Её рука по инерции потянулась к звонку, и в забытьи, не отрывая ладонь от кнопки вызова, Анна слушала длинный и пронзительный звонок, как будто внутри себя, пока перед ней не распахнулась дверь.
Удивлённое выражение на лице Артура и вопрошающее немое: «Ты?!» – её нисколько не смутило. Анна лишь в ответ взглянула на него усталым взглядом и не раздеваясь, молча, прошла на кухню, присела на краешек табурета так, как будто зашла на пять минут.
– У тебя есть что-нибудь выпить?
– Кое-что есть, – всё так же непонимающе смотрел на неё Артур и тут же засуетился, открывая по очерёдности кухонные шкафчики.
– Ты куда-то собрался? – только сейчас она обратила внимание, что Артур был одет как-то по-особенному и запах его парфюма шлейфом следовал за ним по пятам.
– Да, собрался, – произнёс он, ставя перед ней два бокала и початую бутылку Remy Martin
– Мне надо было позвонить… я не подумала. Она тут же встала, – пожалуй, я в другой раз.
– О, нет! – положив свою руку ей на плечо, он усадил её обратно, – ты права, давай выпьем, и он протянул ей бокал.
Сделав пару глотков, Анна даже не почувствовала вкус обжигающего напитка. Её потухший взгляд упал куда-то в бездну не зашторенного окна, которое вызывало ощущение тоски и над