Подкатило лето всуе, незаметно

Виктору Жданову

Подкатило лето

всуе, незаметно,

и слезою божьей тихо у ручья

вновь роса упала

сонная на скалы,

снова обогрета родина моя.

И не как попало,

медленно, помалу,

солнце сотворило чудо из чудес,

в зёрна хлорофилла

дивно обрядило

эти долы, скалы, небеса и лес.

И опять смущенье,

кто привёл в движенье,

кто создал, лелея, эти существа?

Разве от испуга

гибко и упруго

по сырому лугу клонится трава.

Остаётся спорным:

гордым иль покорным

в стороне российской пребывает лес,

и о нашем веке,

человечьем веке,

и о человеке, чуде из чудес.

Под седую старость

понимаешь малость,

что дано невечно чудо из чудес,

что и ты, прохожий,

лишь немного вхожий

в эти долы, скалы, небеса и лес.

И что счастье в жизни,

этак, лет за тысячи,

раз войдя в него, в то чудо из чудес,

помни: всё от бога,

не обидь другого,

эти долы, скалы, небеса и лес.

Как печальна картина сия

В. Т. Волошину

Как печальна картина сия,

как грустна и печальна, ей богу.

Сапоги, колеса колея,

этот дикий намёк на дорогу.

Я месил эту дикую грязь,

эту землю родную до боли,

до зари к ней по пояс склонясь

и к заре разгибаясь от поля.

И кому, не щадя моих сил,

будто надо действительно, чтобы

я, хребет надрывая, месил

эту грязь, эту землю до гроба.

кто, какой лицедей-ловелас,

за какую казённую льготу

ободрал меня тысячи раз

лишь за то, что я много работал.

Как печальна картина сия,

как грустна и печальна, ей богу.

Бог воздаст. А пока колея,

сапоги и намёк на дорогу.

Песня

Б.А.В.

Метель легла дороге вспять,

но трасса у развила

вильнула вправо и опять

метель перехитрила.

Рвут колёса дорогу со скоростью сто,

напряжённо неся своё бремя,

им увязывать выпало вместе зато

расстоянье, пространство и время.

Но слева ветру нипочём,

всё ищет жертву где-то,

и пляшут бесы под лучом

уже под ближним светом.

И опять по кривой в белоснежной огне

проплывает зелёная птица.

Сотни верст за спиной, только хочется мне

до рассвета домой воротиться.

И ветер правый, боковой,

слабеет у залива…

И снова трассу по кривой

мы рубим торопливо…

Не горюй, мы с мотором всегда заодно,

мы умеем нести своё бремя,

просто связывать, видно, не всем суждено

расстоянье, пространство и время.

Предосенний туман робко тронул подножия сосен

Предосенний туман робко тронул подножия сосен

Их сейчас усыпит пелена потускневшей зари,

и они поплывут, невесомые, медленно в осень.

Только ты не спеши, ты постой, ты ещё посмотри.

В этом мире мы все, все мы птицы немного, по-свойму.

Ты прекрасна. Тебе высоко красоваться и петь.

Я бескрылый давно и болотом бреду беспокойно.

Мне идти и трубить, и уже никогда не взлететь.

За собой не позвать с высоты белорылую стаю.

И сейчас, созерцая, как сосны над миром плывут,

я клянусь перед миром, клянусь пред тобой, дорогая,

что взлечу лишь посмертно, к Олимпу, где боги живут.

Мне б ботфорты надеть и на рынке сидеть,

поторговывать,

да тесна в сорок обувь на вырост, как видно уже.

Несть свой крест, есть свой хлеб – что тут нового?

Разве что все мы птицы, по-своему, где-то в душе.

Я нарисую птицу

Елене

Я нарисую птицу,

не натюрморт – портрет.

Гордую, как орлицу,

быструю, как синицу,

птицу, которой нет.

Я нарисую птицу:

лебедя, журавля,

птицу, что с детства снится,

как в белосинем ситце

издалека Земля.

Певчую нарисую,

чтобы с холста и рам

песнь свою непростую

не налету, не всуе

пела мне по утрам.

Ну а когда парила

в два голубых крыла,

чтоб утончённой, милой

и превеликой силы

птица моя была.

Только, такое дело,

прямо из под пера,

выпорхнув, улетела

птица девочкой в белом…

снова пришла пора.

И не себе, отчасти,

тысячи лет, портрет

делаем в одночасье

той, что приносит счастье,

птицы, которой нет.

Когда раскрывалась душа

Когда раскрывалась душа,

как редко она раскрывалась,

и не наугад, не спеша,

вначале на самую малость,

и обожествляла