Этот странный мир. Сборник

Борис Евгеньевич Штейман

Стремительно развивается детективная интрига на фоне игры в преферанс в повести "Ночная пуля". В рассказе "Этот странный мир" дается ответ, почему же он такой, а не другой. "Хулиганит" Манюськин, обитающий вместе с семьей, в ухе крупного чиновника в одноименном цикле рассказиков. Неожиданные сюжетные повороты держат в напряжении в рассказе "Курьер Джо". Среди остальных текстов, где тесно переплетены между собой реальность и фантастика, юмор и детектив, особое место занимает рассказ "Нож". В нем все происходящие события, так или иначе, связаны с одним "замечательным" во всех отношениях ножом.

НОЧНАЯ ПУЛЯ

Повесть

– Напоминаю, мы с вами находимся в крупнейшем в Европе музее современного искусства. В этом зале представлены картины из частных коллекций. Перед нами полотно неизвестного русского художника. Картина была приобретена за пятьдесят тысяч долларов на аукционе "Кристи" коллекционером, который пожелал остаться неизвестным. Неизвестный художник, неизвестный коллекционер… Забавно, не правда ли? Анонимность становится тотальной приметой времени! Предположительно, название картины – "Игроки". На ней изображена фантастическая рыба, внутри нее за столиком – четверо игроков в карты. Картина выполнена с несомненным мастерством. Широкий штриховой мазок, удивительная цветовая нюансировка рыбьей спины – все говорит о большом мастере. Безусловно, вспоминается библейская притча об Ионе, проплававшем в чреве кита три дня и три ночи. Переходим в следующий зал…

1. На первом этаже

Не торопясь иду вниз, зажав под мышкой складное кресло. Оно норовит хлопнуть меня по ноге. Таков порядок: каждый приходит со своим стулом. До начала игры еще пять минут. Валентин Ильич уже сидит, ждет. Приветствуем друг друга.

– Сегодня откроем новую колоду, – довольно говорит Валентин Ильич и протягивает ее мне.

Кручу в руках плотную, тяжеленькую, запечатанную коробочку.

– Венгерская? Из старых запасов?

Ильич кивает головой. Подходят один за другим остальные игроки.

– Кинем жребий, кому идти за столом? – спрашиваю я.

– Да какой там жребий, – возражает Серега. – Я схожу! Делов-то!

– Прошлый раз мы тебя прождали полчаса, – недовольно говорит Михалыч.

– Не полчаса, а двадцать пять минут! – хохочет Серега. – Плюс сто вистов в гору по общему согласию!

Уверенно звонит в Анькину квартиру.

– Кто? – вопрошает нежный женский голосок.

– Из ЖЭКа! – басит Серега, закрывая глазок. – Сантехника вызывали?

– Никого я не вызывала! – смеется, отворяя дверь, Анька. – В следующий раз не открою! – грозит, впуская Серегу.

– И как только жена все это терпит? – удивляется Михалыч. – Ну, ходок. Прямо никакого удержу не знает!

– Простой народ в этом плане без комплексов, – бесстрастно, чуть улыбаясь, замечает Ильич. – Человек тонкого склада разве попер бы вот так, напролом, без всяких?

– Не в этом дело, – возражает Михалыч. – Здоровья девать некуда – вот и прет… Я тут вспомнил один случай. Четыре старших пики, четыре бубны с королем и две посторонних…

Я не люблю эти теоретические изыскания, поэтому отхожу в сторону и рассматриваю почтовые ящики. От нечего делать. Ильич начинает спорить с Михалычем… Анька – симпатичная бабенка лет тридцати пяти. Пару лет назад похоронила мужа. Злые языки говорят: третьего по счету. Кажется, в какой-то конторе метет пол. Глаза у нее приветливо-лукавые. Мы у нее всегда берем стол для игры, не тащить же сверху. Это уже, пожалуй, традиция… Она не возражает. Иногда выходит к нам покурить, выносит табуретку. Мы ей предлагаем рюмку спиртного, она сначала с возмущением отказывается, соблюдая правила хорошего тона, а потом с удовольствием, не спеша выпивает, следит за игрой и просит ее научить.

– Вдруг один из вас выйдет из строя? – спрашивает она. – Что тогда делать будете?

– Будем играть втроем, – отвечает обычно Серега.

– А если двое выйдут из строя?

– Будем пилить "гусарика"!

– А если…

– А если я останусь один, – ржет Серега, – мы с тобой, Анна Петровна, будем играть в дурака на щелбаны или… на поцелу