Верни мои сны

Саша Ирбе

В эту, ни на что не похожую книгу Саши Ирбе вошли стихотворения-переживания, скрученные воедино с ритмической прозой (отчасти стилизованным, отчасти глубоко личным «московско-готическим» романом). Перед нами неэвклидов обьем овеществленного воздуха: им дышишь, в него погружаешься. Это пространство забирает в свой внутренний мир образов и событий. Каждый сможет найти здесь и свое, и потустороннее, и просто находящееся (возможно, временно) по ту сторону себя; оставить в душе странное и томящее послевкусие. Соприкосновение с тканью этого странного полотна, его чувственный и исповедальный мистицизм, не оставят читателя равнодушным.

Саша Ирбе

Верни мои сны

От автора

Если бы эта книга была женщиной, ей было бы лет около сорока. Она имела бы омерзительный и очень гордый характер.

Если бы эта книга была домом, он стоял бы на склоне горы и смотрел на черное, спокойное море.

Если бы эта книга была птицей, то жила бы она на Китай-городе, где-то в районе Устьинского моста, чтобы наблюдать, как идут по Москве-реке теплоходы.

Но она – книга. И главный ее герой – время: разрушающее, вдохновляющее, дающее…

Я буду рада, если кому-то она поможет взглянуть на нашу жизнь иначе, а вернее, так увидеть в ней то, что рождает за спиной крылья.

Верни мои сны

1. В час утра над Москвой

Одну из своих книг, «Излом», я уже открывала циклом стихов о Москве, потому что Москва была и остается моим самым любимым городом на свете.

Все стихи этого цикла были написаны в самолете в момент отлета или возвращения домой.

1. «Это я – голытьба татарская…»

Это я – голытьба татарская

без тебя – не сказать – жива.

Не Петрова столица – царская,

мягко-женским звучит – «Москва».

Возвращаюсь в тебя негаданно,

что с ключами в свой отчий дом.

И стоят фонари оградами

на Садовом и на Тверском.

Ты – страна, что дана не каждому,

и не каждый тебя поймет;

точно в землю домишки всажены,

в желтых ризах, наперечет.

Кремль-чудило пурпурной кручею,

точно яблочный взбит пирог.

Если Бог бы задумал лучшее,

он бы лучше создать не смог.

Эх, Москва, пестрота татарская

и церковен славянских ряд.

А душа у тебя цыганская,

слишком гордая, говорят.

Не полюбишь – так планы начисто,

а полюбишь – так впрок, сполна.

Все препоны твои, дурачества

наблюдает в неон страна.

Мною парки твои исхожены,

но спешу в них, как в первый раз.

И стихи про тебя все сложены,

но их снова пишу сейчас.

Потому что душа излечится

от бульваров твоих и стен,

потому что ты тоже женщина,

что не раз попадала в плен.

То царевой была, то ханскою,

то боярской, а то чумной.

Эх, ты, доля моя цыганская

на широкой меже земной.

2. «Костлявая земля, холодный луч заката…»

Костлявая земля,

холодный луч заката.

Встречай, Москва моя,

меня из чуждых стен.

Встречай меня, моя

больничная палата,

любительница пестрых перемен.

Продлится разговор,

а с ним – вино за полночь,

на кухне свет, а за Садовым – тьма.

Встречай меня, Москва,

встречай – покуда помнишь —

и все тебе рожденные слова.

Я снова по Тверской

пройду, как бы не зная,

что сотни раз и вечером и днем

по ней гуляла.

Ты

встречай меня, родная,

встречай меня как дочь,

заехавшую в дом.

Опять не насовсем…

Но воздух твой так сладок,

что и во снах

тебе не изменить.

Встречай меня, моя

излучина загадок,

моих стихов и лет,

и отголосков нить.

3. «Я им, молодым…»

Я им, молодым (хоть душой очень многих моложе),

завидую так,

что и парки мои и газоны

жалею;

и то, что в Москву понаехали тоже,

и нежно глядят

на дворцы ее, башни и склоны,

на спуски к реке,

по мостам ее длинным гуляют,

что любят огни и еще очень многое любят,

что нашей Москвы, не парадной – практичной, не знают,

что сладко все то, что свершилось, а больше не будет.

Я в сквер ухожу!..

В Александровский даже не смею.

Не хочется в сад в своей нынешней, дикой печали.

Как жаль, что я время в то время вернуть не сумею,

где счет не назначен, и все еще только в начале.

Присутствие времени – пр