В глубине пуховых подушек

Мы снова перешептываемся на краю ночи, все глубже погружаясь в тепло пуховых подушек, где чувствуешь себя уютно и спокойно. Под сказочные истории, выпархивающие из глубин твоей сладкой души, проходящие через красочную паутину твоих губ, я готов засыпать вечно. Я целую тебя в нос, ключицы, запястья… не открывая глаз, умоляя, чтобы ты шептала мне всякие глупости. Я безумно боялся упустить твою тень, твой аромат, твой голос, и зажмуривал глаза сильнее, не разжимая цепких объятий…

Но однажды я потерял тебя. И я знаю, мне суждено потерять тебя снова. И это будет повторяться мучительное количество раз.

Однако ты всегда возвращаешься. И не важно, сколько мне придется ждать (я все равно теряюсь во времени). Да и это не имеет значения. Теперь ничто не имеет значения. Кроме того шепота на краю ночи, где мы все глубже погружаемся в тепло пуховых подушек, где уютно и спокойно, где все льется твой манящий сладкий шепот…

Где-то на краю неба

Я открыл глаза и чарующие мгновения в стране Морфея оборвались. Мой взгляд упирался в окно, где печальным следом на небе отметился самолет. Там же растворился и твой образ, такой же стремительный и далекий, следующий по неизвестному мне маршруту.

Я еще несколько минут провел в размышлениях, наслаждаясь ясной погодой за окном. Затем решил подняться с постели, и тут же уронил переполнившуюся пепельницу, которую как всегда оставил на прикроватной тумбе, претерпевающей кучу гадостей из-за хозяина-бездельника. Разложившийся табак, перемешанный со жжеными спичками, остался отдыхать на полу, а сам я прилег обратно, с проскользнувшей в руку сигаретой, незаметно переместившейся в уголок засохших губ. Зазвонил телефон. Я судорожно пытался определить, откуда исходил звук, надеясь, что это ты…

Прошло уже несколько дней, а ты так и не бросила мне ни слова, ни короткого гудка, ни уголька вспыхнувшей когда-то любви… а теперь я не могу найти этот чертов мобильник!

Я уже было отчаялся, как понял, что он взывал ко мне из корзины с испорченной мною бумагой, уныло выскальзывающей наружу, чтобы хоть теперь спастись от моих ужасных рук. Звонок оборвался, но трубка уже была захвачена. Я перезвонил:

– Алло. Кто это?

– До тебя невозможно дозвониться! Опять прозябаешь в своей квартире, закрывшись от всего мира?! Или ты все-таки взялся за новую работенку?

– Эм, Джон, это ты?

– А кто же еще может звонить тебе в полдень! Я скоро загляну в гости! С меня выпивка и истории о поездке!

Я даже не успел ничего ответить (даже переварить не успел), как в мой мозг уже поступали частые гудки, предвещающие мучительное начало неизвестно чего (а от Джона можно ожидать всякого). Теперь я думал, как избежать объяснений и не слишком увлекательного рассказа о моей жизни.

Друг Джонатан

И как только Джон успевал обзаводиться новой стайкой приспешников разного возраста и, вероятно, различного мировоззрения? Неужели людям нечем больше заняться в полдень понедельника?

В мою квартиру буквально ворвался цыганский табор, только лошадей не хватало, песни и пляски были. Атаманом был, конечно же, старый дружище – Джонатан. И именно ему (неизвестно в силу каких причин) я мог бы доверить жизнь, ему я выкладывал все, как есть (он точно призывал потусторонние силы на помощь).

«Табор» без особого приглашения с лестничной площадки переместился на кухню. Черт с ними, пусть веселятся – когда еще выпадет случай? А Джон (неужели у меня такой жалкий вид?) сразу провел меня в комнату и усадил в кресло, подставив непонятно откуда свалившийся стакан виски. Но виски не приходил один, у него имелась напарница, наполненная табаком и отдохновением, которая незамедлительно разбавила наши ряды. Я молча закурил, а Джон также молча снова наполнил мой стакан. Прошло минут пять. За это время мухи успели слетать на кухню до цыганского табора и принести немного веселья. Беседа началась.

Джон начал болтать без умолка. Беда только в том, что через полчаса ему надоест, и он начнет практиковаться в пытках на мне.

Из его рассказа выходило, что он напился и так никуда и не уехал. Но зато по дороге подцепил этих шумных ребят, которые сейчас не