Target

Андрей Верин

Все они не могут выбраться из Москвы. По бытовым, на первый взгляд, причинам, на второй – мистическим. И только третьему, более пристальному взгляду открывается их мрачная тайна. Каждый персонаж несет свою историю, чья правда – бог весть. Что же до главного героя – этот даже в мыслях лжет, и его тайна помрачнее прочих выйдет, недаром он хранит ее надежнее кощеевой иглы. Не зря о нем сказала героиня: «Ты холоден, бесчувственен, жесток. Ты заслужил все то, что с тобой было. И все то, что будет».

Target

Андрей Верин

© Андрей Верин, 2018

ISBN 978-5-4490-5333-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КОЛЬЦО ПЕРВОЕ – БУЛЬВАРНОЕ

12 апреля, четверг (второй русалий день)

ТРНАВАЦ И АР-НУВО

1. У ОМУТА

С ведьмой я впервые встретился на Ленинградском – после того, как познакомился с Москвой и гулял по ладоням больших голубых площадей, воспетых Магомаевым.

Светло-русая, из тех, у кого к ночи вместе с косметикой с лица исчезают ресницы и брови, в просторном то ли пончо, то ли епанче, она подсела ко мне в привокзальной забегаловке меж книжными и сувенирными лотками, где и над чашками вьется не пар, а дымок паровоза; топили жарко, пассажиры утирали рукавами лбы, и шарики мороженого в стальных вазочках ? la soviеtique cafе плавали до половины в собственном соку. Выбрала место аккурат подле меня, хотя свободных столиков кругом было довольно. И первое, что поразило, едва поднял я на подошедшую глаза, – огромный ворох листьев в волосах ее, венок кленовых палых пятерней. «Искусственный?..» – мелькнула мысль. Но листья, во все стороны разлапившиеся и нимбом очертившие лицо ей, были влажные и пахли кленом – только с дерева. Меж тем на улице стояла ранняя весна, и в пригородах снег еще не весь сошел. Успел подумать: «Чертовщина…» и сомнамбулически кивнул, а сердце прянуло от холодка недоброго предчувствия.

– Зеленый? – между тем спросила неизвестная, указывая на мой чай, екнувший в чашке от ее движения. Почудилось: сейчас, того и гляди, отхлебнет бесцеремонно или хуже – палец окунет проверить, не остыл ли. Голос ее был негромок, но глубок – где-то между меццо и контральто, от какого не взрываются бокалы, но, должно быть, разрываются сердца иных, кто падок до страстей по-мексикански.

– Черный. – Я скрипнул чашкой по столешнице, двинув к себе, и размешал давно уж растворенный сахар. Отпил глоток, устроив кораблекрушение лимонной дольке. Пошарил в рюкзаке (чем бы занять себя?), но отыскал только путеводитель по первопрестольной, лоснящийся густыми красками столицы, – впрочем, вести ему уж было некого и некуда: Москву я нынче покидал.

– А жаль… – проговорила златоглавая в своем венке, как и столица, визави, и показалось: сожалеет о моем намерении бежать. – Зеленый, тот как лес… И пусть, что из Китая, где бамбук один, все к сердцу ближе.

Веяло от нее, незваной, не одним только безумием – прелой листвой и сыростью грибных дождей, словно в осеннем лесу ночевала. Хотелось отстраниться. Я откинулся на спинку стула и обвел глазами забегаловку: не смотрит ли еще кто на мою дичайшую, как из чащобы только, визави. Однако все поглощены были собой: кто шелестел передовицами, кто примерял карман к вокзальному меню, и ни один из посетителей не проявлял к моей соседке интереса. Я думал было вовсе пересесть, но понял: глазом не моргнет, последует за мной и за другим столом, кто знает, сядет ближе.

Покуда озирался, она высвободила из-под плаща копну волос, достала деревянный гребень, крупнозубый, грубый, принялась расчесывать – чесать, пятерней пособляя, ибо не пряди даже, но тяжелые льняные космы падали снопами с плеч ее – по пояс, разнотравьем в поле. Таким не гребень нужен, ткацкий станок. Казалось, волосы жили отдельной жизнью: нарочно прятали лицо ее, путались между пальцев. Я не заметил сам, как заблудился взглядом в их сплетения и мыслью заплутал. А в голове стучало отбывавшим петербургским скорым: «Вот оно… Вот она… Я все же выманил ее…» Причесывалась долго, все поглядывала на меня исподтишка, дырявила глазищами – зелеными, как топь