ПЕРВОЕ ПРИОБЩЕНИЕ К ТАЙНЕ

Мне было пять лет. В детсаду шёл новогодний праздник. Расстроенное пианино, астматический баян, снег из ваты, ёлка светится разноцветными огоньками. Мы, дети, радостны и возбуждены.

Я был зайчиком. Заячий хвост у меня был настоящий: папа был заядлым охотником (со временем приобщил и меня – но об этом позже). По сценарию праздника зайчик (в моем исполнении) должен был «отнести на почту» телеграмму Деду Морозу. Мне нужно были выйти в коридор и положить большой запечатанный конверт, обсыпанный блёстками, на журнальный столик.

Я вышел в коридор, аккуратно затворил за собой дверь, повернулся… и увидел на лестничной площадке Деда Мороза. Он курил папиросу, пуская дымок в приоткрытую форточку. Я увидел желтоватые зубы Деда Мороза.

Мы встретились глазами. Был момент растерянности. Потом я ощутил приобщение к тайне и одновременно – то, что я участвую в некоем заговоре. Я знал теперь больше, чем мои друзья за закрытой дверью актового зала

Конверт уже лежал на журнальном столике.

В шумный зал, где играла музыка, я вернулся другим человеком. На меня давила тяжесть увиденного. Нет, настоящий Дед Мороз не мог курить папиросу! Что-то здесь не то!

Роль зайчика у меня не клеилась.

Появились сомнения в искренности взрослых людей. И сказочный вечер стал портиться.

Ночью мне снился курящий Дед Мороз. Настоящий заячий хвостик лежал у меня под подушкой. До следующего нового года – уж тогда-то Дед Мороз будет настоящий! Без папиросы!

РАБСТВО У ПИСКЛИ

Писклёй прозвали в нашем детсаду А. К-на. Он постоянно «пищал»: жаловался воспитательницам и нянечкам на притеснения со стороны одногруппников.

Наши с ним родители дружили, мы часто встречались с А. К-ом дома и у его родителей, и у моих.

Однажды А. К-д увидел, что я в садике зажигал – страшное дело! – спички.

– А я все расскажу твоему папе, он тебе надаёт! – сладостраcтно объявил А. К-д.

– Но мы же друзья, – попытался я надавить на чувство товарищества.

– Спички детям не игрушка, – ответил товарищ.– А хочешь, не скажу?

– Хочу.

И тогда А. К-н взял меня в рабство: я должен был помогать ему в детсаду надевать сандалии и чулки (мы носили чулки с поясом, как взрослые тети, так тогда полагалось всем в нашем детсаду, невзирая на половые различия).

Три дня я покорялся судьбе и терпел унижения. Я доставал из шкафчика с изображением землянички чулки и сандалии и помогал А. К-ну облачаться после дневного сна. И уж только после этого открывал свой шкафчик с изображением груши и занимался собой.

На четвертый день я решил: хватит унижений – и отдубасил Писклю.

На следующий день он рассказал моему папе историю со спичками. Мой папа был озадачен своими делами и ничего не понял.

Пискля был в шоке. Его план не сработал. Я развлекался тем, что щедро отпускал Пискле пинки пониже поясницы. Иногда пинки чередовались подзатыльниками и бросанием песка в мокрые глаза Пискли. Он опять «пищал», бегал жаловаться воспитательнице. Воспитательница грозила мне пальцем, не вставая со скамейки. Она была немолодой, усталой, толстой и добродушной. Мы ее звали «Тётьвер».

…После университета (где мы снова встретились и даже учились в одной группе) А. К-н стал офицером госбезопасности. Но далеко не Штирлицем. Он вербовал стукачей в сектах. Дослужился до майора. Потом комиссовали – печень. Говорят, частенько расслаблялся после забот о государственной безопасности с помощью «злодейки с наклейкой».

Неужели он изначально был запрограммирован на вербовки и шантажи? И это проявилось еще в детсаду? А если бы я попался в его лапы уже взрослым? Вспомнил бы тогда Пискля мои подзатыльники?

Подумать страшно!

СЧАСТЬЕ

Я сижу на дереве, мне семь лет. Весна. Дерево кипит розовым цветом. Это был так называемый жердель – дикий абрикос.

Читаю книжечку о приключениях волшебного мелка.

Над моей головой поет соловей. Где-то гукает горлица.

Я боюсь свалится – левой рукой придерживаюсь за сук, правой держу книгу.

Тогда я не понимал, что нахожусь в раю. Я просто сидел на дереве, читал книгу и с некоторым беспокойством ждал, что бабушка вот-вот позовет меня собираться в школу – я ходил во вторую смену.

…