Глава первая, в которой герой отправляется на ночную прогулку, и заключаются сразу два договора

– Чего ты хочешь, мальчик?

Голос прозвучал тихо, но отчетливо; он возник из ниоткуда, будто сама ночь заговорила с Амадеем. Мальчишка заозирался, пытаясь понять, кто задал ему этот вопрос – впервые за десять лет жизни его спрашивали, чего хочет именно он! – но вокруг были только темнота, холодный дождь и горести. Ждать чего-то другого от ноябрьской ночи способен только наивный дурачок, удобно устроившийся в теплом месте.

В голосе не было нетерпения или раздражения, он просто спрашивал – а поскольку кроме Амадея поблизости других мальчиков заметно не было, то спрашивал он все-таки его.

Дыхание вырывалось изо рта Амадея белесым облачком, ноги в дырявых башмаках застыли до бесчувствия, в животе гулко заурчало, и мальчик потер его привычным движением. Он услышал вопрос и понял его; осталось только ответить – честно и искренне, от всей души.

– Я есть хочу.

– А еще?

Амадей удивился: чего еще можно хотеть? Хотя, если хорошенько подумать, то неплохо было бы…

– Хочу красивую одежду.

– А еще чего ты хочешь?

Амадей фыркнул. Как спрашиваете, так и отвечу, решил он, и сказал, усмехаясь:

– Хочу, чтобы был праздник! – Потому что по праздникам даже таким, как он, что-нибудь, да перепадало.

Кто-то невидимый удовлетворенно вздохнул – так вздыхают, когда заканчивают (или начинают) важное дело, и Амадею почудилось, что его погладила по голове очень легкая и горячая рука.

– Да будет так.

Прошло несколько минут, однако ничего чудесного не произошло. Дождь зарядил с удвоенной силой, ветер засвистел в облетевших кустах, заполонивших Ведьмин лог. Амадей понял, что стоя на одном месте, так на нем стоять и останешься, и пошел, куда глаза глядят – по раскисшей грязной дороге, уходя все дальше от городских стен. Он все шел и шел, все дальше в ночь, ни о чем не думая; холод и голод были ему привычны с младенчества, темноты он не боялся, людей опасался, но в такую погоду даже отпетые лихие отсиживаются в своих логовах. Через полчаса дорога вывела его на перекресток, украшенный виселицей – в настоящее время пустой и несколько потерявшей от этого в назидательности. На минуту мальчик замешкался, но продолжил путь вперед – и вверх, поскольку дорога поднималась по склону. Оказавшись на вершине, Амадей увидел слабый огонек, мерцающий у подножия холма. Не сомневаясь, он поспешил к нему, оскальзываясь на мокрых камнях. Дорога вывела его к дому в два этажа с выпученными слюдяными оконцами – одно из них слабо светилось, а значит, там кто-то не спал. Амадей подошел к двери, взялся за тяжелое дверное кольцо и постучал.

Сначала ничего не происходило, только дождь на пару с ветром трепали охапку сена, лежавшую возле лошадиной колоды, но вот в глубине дома что-то заворочалось, послышались ворчание и рычание, а потом и шаги. Еще через минуту дверь распахнулась перед носом Амадея и вырвавшийся на волю теплый, сытный запах похлебки согрел и оживил его.

– Ты кто такой? Чего тебе надо? Откуда ты взялся? – Мальчик поднял глаза и увидел стоящую в дверном проеме женщину – высокую, дородную, что твоя герцогиня, держащую в одной руке масляный светильник, а в другой – здоровенную скалку. Рядом с ней стоял мосластый пес, в холке достающий мальчику почти до груди; он молча смотрел на незваного гостя, лаять ему нужды не было, от одного его оценивающего взгляда любой грабитель обделался бы, не сходя с места.

– Меня зовут Амадей. Прошу вас, пустите меня на ночлег, я отработаю. Я из города. – Он честно ответил на все ее вопросы.

– Ишь ты! – Тетка приблизила светильник к фигурке мальчика, разглядывая его. – В чем только душа держится… а белый-то какой! Ладно, заходи. Живоглот, иди к себе, уж с этим я и сама справлюсь. – Пес, похоже, тоже не увидел в Амадее угрозы и преспокойно удалился.

Хозяйка протянула ручищу и втащила мальчика в дом.

– Ноги обсуши в соломе. Да проходи к очагу, обсохни. Есть хочешь?

Амадей, грея руки у очага, уже счастливый, кивнул, и у него опять заурчало в животе, да так громко, что хозяйка засмеялась.

– Ты там соловья прячешь, что ли? – Продолжая