ЧЕРЕМУХОВЫЙ ТОРТ С НОВОКАИНОМ

1. ЧЕРЕМУХОВЫЙ ТОРТ

Ингредиенты: 150 г молотой черемухи; 400 г тополиного пуха; 250 мл ливневых дождей; 1 штормовое предупреждение; 1 чайная ложка хлорида калия; 350 г страха; 200 г муки (с ударением на первый слог); 1—2 чайные ложки новокаина (от болей).

Мучения – и великие, и малые – претерпевались здесь уже более двадцати лет. Больница Святого Великомученика Георгия на Поклонной горе оправдывала свое имя, и для многих Поклонная гора становилась Голгофой – последним восхождением

Соборными силами медицинского братства и небесного воинства отсюда все-таки чаще выписывали, чем выносили. Но, как если бы в заступничестве святого покровителя больницы образовалась лакуна (аккурат между пятым и седьмым этажом), в первом хирургическом отделении, где вестибюль в простенках между лифтами клеймили цифры «6», «6», «6», с недавних пор творилось неладное. В полном стерильности храме Асклепия стало нечисто. Но где же и селиться нечистой силе, как не в отделении экстренной хирургии, где сама смерть держится ближе к людям?

Нет, на шестом этаже больницы Святого Георгия не умирали чаще, чем на прочих, здесь не исчезали препараты «списка I» и не сбоила аппаратура в операционном блоке. Однако жизнь сорокалетнего хирурга-ординатора Александра Валерьевича Полуденного сделалась кошмаром.

Надо сказать, к своим сорока годам ординатор нажил изрядную проседь в темно-русых волосах, но сохранил юношеское телосложение благодаря лыжным кроссам в пригородном Васкелово. И смотрелся Полуденный в отделении мужчиной видным, невзирая на мешковатую форменную одежду (наделявшую его вящим сходством с санитарами), которую ординатор предпочитал халату, и домашние шлепанцы, шаркавшие, казалось, на полшага позади доктора, пока Александр Валерьевич энергично барражировал по коридорам первого хирургического, напевая себе под нос красноармейский мотив «Принимай нас, Суоми, красавица!».

Благоденствие хирурга кончилось однажды, утром рядового дня, когда, заглянув в ординаторскую, Полуденный обнаружил там букет черемухи в бутыли из-под физраствора. Как ослепленный белизной цветов, хирург зажмурился, но, когда вновь открыл глаза, букет не растворился в воздухе, стоял на том же месте – на письменном столе Полуденного. Из-под бутыли вкрадчиво глядел исписанный листок, откуда-то, должно быть, в спешке вырванный за неимением другой бумаги. Поверху, перечеркивая прежние слова, крупно шла надпись от руки карандашом, не оставлявшая Полуденному никаких сомнений: «Александру Валерьевичу».

Записку доктор смял, сунул в карман, букет поставил на соседний стол.

«Черт… Точно не свои… Кто же тогда?» – крутилось в голове у ординатора.

Нет, букет черемухи не грозил Полуденному ни приступом аллергии, ни укусом энцефалитного клеща, но из каждого цветка ее – тихого, белого, кроткого – на ординатора, словно глаз бури, смотрело сине-стальное майское штормовое предупреждение. И, вторя тревожным предчувствиям Александра Валерьевича, за окнами отделения, распахнутыми по случаю аномальной весенней жары, зрели жирные грозовые тучи. Не изливались, только грохотали – издалека, исподтишка. Но даже от такого затаенного их недовольства со стен заждавшегося капитального ремонта здания больницы сыпалась штукатурка, дребезжали фрамуги, и, вторя высотным турбулентностям, мотались в шахтах гремучие грузовые лифты.

Дело в том, что, несмотря на свою мужественную профессию, Александр Валерьевич Полуденный всего боялся: никогда не садился в машину к незнакомому человеку (мало ли как он водит, вдруг авария?), страшился браться за гантели в тренажерном зале (недолго уронить), завистливо поглядывал на конькобежцев, но сам никогда не встал бы на коньки (слишком легко упасть). Его пугало все, хоть сколько-нибудь новое и непривычное. «Со странностями», – характеризовали ординатора знакомые, едва удерживаясь от того, чтоб покрутить украдкой пальцем у виска. Стоило заговорить с этим моложавым человеком, как становилось ясно: он давно состарил себя изнутри, будто, однажды испугавшись, нашел лекарство от ошибок молодости в ранней дряхлости души. Отчего стремительная, как лыжный ко