Театр до вешалки

Павел Николаевич Отставнов

Зачем нужен Театр? А зачем нужен воздух? Если можете жить без воздуха – живите! Можете жить без Театра – живите! Истинный Театр начинается с вешалки-виселицы. Вывесьте на виселице все пороки, всё злое в Вас. Затем освободите Душу от защитных одежд и оставьте их на вешалке. И если не можете жить без Театра, входите и смотрите нервно-паралитическую пьесу "Дни осени"…

ТЕАТР ДО ВЕШАЛКИ

Дорогой мой Читатель… Дорогой, именно и поименно дорогой! Всё, что я сейчас Вам расскажу, произошло на самом деле в году… Эка, братья-сестры, сколько лет уже пролетело! Но было, точно было. И кто мне не поверит, пусть первым плюнет в мою раскрытую и беззащитную сейчас Душу…

Итак! В то время моя первая Пьеса ожила, расправила все свои листочки-крылья и стала биться в тесной квартирке.

«Воздух здесь не хрустален, атмосфера не праздничная и простора нет, – взмолилась Пьеса, – а мне летать охота на глазах у чуткого и благодарного Зрителя!»

Ну, что же прикажете с Ней делать? Смотреть, как погибает от тоски? Зверь я что ли? Нет, нет, я – кто угодно, но не душитель прекрасных порывов.

Взял я свою любимую, такую тоненькую и трепетную, на руки и сам понес чужим людям. Понес в Театр, туда, куда и устремлялась моя молоденькая и наивная Пьеса.

О, Театр! Знаете ли Вы, что такое Театр? Вы знаете. А Вы? Нет?

Не знали в то время Театр ни моя Пьеса, ни я, Её Автор…

Не знали и тряслись от страха! Как там примут нас? И примут ли вообще? А может быть и в двери не пустят?

Но, о чудо, впустили, вполне любезно встретили, и даже сопроводили сразу к режиссеру.

– Ирьин – улыбаясь, представился пожилой, худощавый мужчина.

– А я – Автор…

– А я, знаете, как-то догадался… сразу. Ой, что это у вас… красивая какая!

Я, друзья мои, надо пояснить, приодел Пьесу свою. Купил Ей красивый такой, как это сейчас говорят… а, «прикид». Ну, в самом деле, на люди собрался вести, не неприкрытую же, белую… Эдак и замарать могут. Нет, облачил в яркий, голубенький с красными полосками… э… как это… «прикидон»? Тьфу, ну и словцо! Нет, облачил я Её в яркий наряд!

И режиссер тоже «восторгнулся»… и, вот неожиданность, сразу хвать за Пьесу.

«Ну, ты брат, какой бесцеремонный! Даже руки не помыл!» – думал я и не отпускал свою «кровиночку».

Так и тянули: дядька к себе, но и Автор не сдавался…

Покраснел от усилия режиссер и прокряхтел:

– Да не бойтесь вы, столько их уже через меня прошло…

«Вот этого и боюсь больше всего! Пьеска совсем хрупкая, а этот… Ишь, ручищи какие большущие, загребущие!» – думал я. Но постепенно успокоился, пригляделся. Нет, конечно, на маньяка или соблазнителя опереточного Ирьин не походил. Наоборот, в целом вид у него был благообразный и даже одет был не в смирительную рубашку. Но ситуация была знакомая. Да, была и раньше у меня томительная минута принятия сложного решения: «Отдавать или нет?»…

…Отдавали ли Вы свою дочурку единственную замуж.. Тьфу! Слово-то какое, люди, вчитайтесь, не бойтесь правде в глаза посмотреть. «За… муж…» «За мужика» грязного, значит!

Я её растил, холил, берег… Чистую такую, прекрасную… И вдруг… и как снег на голову… и как удар мне по материнскому, тьфу, отцовскому месту… тьфу, чувству… является ОН… Как черт является и собирается уволочь безгрешную девичью душу!

И заметьте, все знают, зачем он явился, этот… Знают, но молчат!

И я промолчал, и я отдал кровиночку свою…

Сейчас уже пятнадцать лет они прожили, дети бегают, внуки мои…

Прочитал сам себя сейчас… Я ли это написал? Это же одержимый какой-то, хозяин рабыни, собственник любимой Вещи написал! Господи, пусть у семейства дочурки будет всё хорошо, жизни своей не жалко для этого…

…Ну-с, успокоимся и продолжим. Отдал я Пьесу свою Ирьину! Отдал… Это же неизбежность. Ей же дальше надо жить. А жизнь Пьесы – это переход к другим людям. Автор родил – спасибо. Но жизнь Пьесы с Автором – это… как бы точнее… это… это «инцест»! Да, по другому не скажешь… Это извращение движения и развития искусства…

Ну, короче говоря, вздохнул тогда я, и отдал. Ирьин сразу свернул Пьесу в трубочку (как Душу мою завернул! Аж, больно стало! По листочку писало