Где нас никто не услышит

Александр Ростовский

Когда убегаешь от себя, не важно, как далеко это тебя заведёт. Важно, кто бежит рядом с тобой.

– Отсюда Земля выглядит такой спокойной, такой умиротворённой. Будто на ней всё хорошо. – Он тяжело вздохнул, говоря тем самым: «Мы же понимаем, что это неправда».

– Просто огромный живописный шар, медленно крутящийся в пустоте. Прекрасно, да?

– Я не хочу спускаться назад.

– А мне казалось, ты изменил своё мнение насчёт нашего мира. – Лёгким движение руки она убрала чёрную прядь волос с лица.

– Я старался. До сих пор стараюсь. Но порой наш мир бывает настолько несправедлив, что хочется сжечь его целиком.

– Там внизу много людей таких же потерянных, как мы с тобой когда-то. Где ещё они встретят друг друга, если ты сожжёшь этот мир?

– Нигде, ты права.

Она положила голову на его плечо:

– От созерцания вращающейся Земли меня клонит в сон.

– Просто здесь слишком тихо. Мы ведь этого и искали. Тишины. Чтобы слышать только наши голоса.

Где-то вдалеке мелькнул пролетающий спутник. Космос вовсе не выглядел безжизненным. Скорее меланхоличным. Словно колоссальный медленно двигающийся механизм. Лишь увеличившись до его размеров, можно было понять, насколько ничтожны проблемы маленьких людишек, вертящихся на не самом крупном куске материи. «Это всего лишь иллюзия, – говорил себе Даниэль – мы не увеличились, мы просто поднялись выше. Благодаря этому рискованному эксперименту».

Она резко подняла голову и зажала свои ладони между коленями, словно у неё замёрзли руки.

– Неужели наши жизни оказались настолько отстойными, что в итоге пришлось убежать сюда? Неужели не было другого решения? Или мы с тобой просто капризные дети? – Это было в её стиле, резко менять настроение. Словно в её голове жили сразу несколько личностей, которые моментально переключались между друг другом

– Теперь это уже не важно. Теперь мы здесь.

– Пойми, меня это дико бесит. – Но она уже начала, успокаивать её было бессмысленно, нужно было дождаться, когда всё негодование выплеснется наружу. – Когда всё складывается дерьмово без видимых на то причин, само собой, а тебе даже некого в этом обвинить. Кричишь проклятия в пустоту, как идиот. Всё-таки ты прав, мир несправедлив и порой его хочется сжечь!

– Наверняка у многих возникало такое желание и до нас. Воплотил бы его кто-нибудь, и мы бы с тобой никогда не встретились.

– И наш разговор вновь закольцовывается, не замечаешь?

– Да. Но взгляни, – он поднялся и приложил руку к холодному стеклу большого иллюминатора, – в этой вселенной всё имеет форму круга, или стремится к ней. Существование – змей, который пожирает себя.

– Ох, только избавь меня от своих философских высказываний… – Лиза закрыла глаза, изобразив на лице измученную гримасу. – Хотя бы на то время, пока мы здесь.

– Извини, солнышко. Просто космос сам побуждает меня к размышлениям о жизни. А если эксперимент пойдёт не по плану, и мы останемся здесь… В общем, тебе придётся выслушать всякое…

– Тогда я просто выпрыгну из этого шаттла.

Даниэль вновь тяжело вздохнул и вернулся на белоснежный диван:

– Мне придётся выпрыгнуть вслед за тобой.

– Знаю. – Она положила голову обратно ему на плечо, обхватив его руку. – Умрём в один день, как и мечтали.

– Вот только мы не на Земле. В космосе нет ни дней, ни ночей. Только бесконечность.

Лиза промолчала. Сколько она не просила его обойтись без философствований, это было бесполезно. Они выходили из Даниэля произвольно. Такой уж он человек, который постоянно мыслит. И чем больше он это делает, тем дальше летят его мысли, расширяясь до размеров самой вселенной.

– Я рад, что здесь не бывает утра. – Продолжил Даниэль. – Утро – самое циничное и бесчувственное время суток. Всё лучшее, что может породить творческий ум, появляется ночью. А на утро это кажется ему глупым и нелепым…

– Зато тебя я встретила именно утром. На том мосту, в парке. Я решила, что ты хочешь спрыгнуть и покончить с собой.

– Я просто любовался рассветом.

– В половине девятого?