Назад к книге «Точка отсчёта» [Николай Александрович Игнатов]

Точка отсчёта

Николай Александрович Игнатов

Небольшой рассказ об обычных людях и нитях, что связывают Вселенные. Содержит нецензурную брань.

Точка отсчёта

(опыт адаптации труднообъяснимого)

5

Синергия продолжается. Потоки энергии в норме. Формируется Ощущение света.

«Ведущий Мастер? Верно, все в пределах допустимости. Волны равномерны…Нет, не хлестнёт, ёмкости газа не хватит. Понял…»

«И вот так цикл за циклом, и не видать конца этому» – грустно пронеслись лёгкие вибрации по разряжённому газовому телу Ведомого Адепта. «И что Корректору так дался этот свет? А, ну да! Чтобы актуализировать точку Материализации. Сигналы Реликтового излучения и все такое… Что!? Верно, Ведущий Мастер! Немедленно прекращаю личностный уровень сознания». Ведомый Адепт тут же стал стационарен как само невесомое Ничто, в черноте которого они вместе с Ведущим «висели» и вибрации внутренних размышлений перестали колыхать газовое облако его тела.

Вообще, Ведомому и так было известно, что строго запрещены любые девиации во время Синергетических потоков. Тем более опускаться до такой странной аномалии как выход на свой, личностный (то есть не связанный с Ведущим) уровень общения было не просто нежелательно, но и опасно. Излишние вибрации разряжённых газовых тел дестабилизировали мощные потоки чистой энергии, обвивающие их во время Синергии формирования ощущения света. Впрочем, Ведомый Адепт понятия не имел, откуда он мог это знать. Это было «записано» в нем и ему чётко было понятно – что нужно делать, что требует Корректор Бытия, а что делать нельзя. Этим, собственно, его знания и ограничивались бы, если б не эта аномальная тяга к личностному уровню. Там Ведомый что-то видел, некое другое, чужое бытие, и от этого он сам как бы становится чем-то другим. И ведь было очевидно, что сами феномены «ощущения», «синергии», «сознания» и прочего, обозначались здесь расплывчатыми контекстами; всё было обезличенно и безадресно, потому как самого субъекта восприятия этих феноменов в этой черной пустоте быть просто не могло, однако Ведомый умудрялся выступать в его роли.

В черной пустоте космоса, на одном из витков Спирали пульсировало и искрилось энергией бесформенное газовое облако, разделённое цветами на две части. Кажется, одна часть была зеленоватой, другая – синей, Андрей разобрать не успел. И, прежде чем проснуться, буквально за мгновение, он ещё помнил, что зеленоватая часть облака – это Ведомый…

Как это обычно бывает, через секунду после пробуждения, Андрей почти полностью забыл свой сон. «Почти полностью» – потому что в памяти осталось-таки стойкое ощущение, что снилась опять какая-то хрень. Он посмотрел полураскрытыми глазами на сопящую рядом жену, Илону (сожительницу, вообще-то, женат он не был, но называл её женой), которая, в полумраке осеннего раннего утра ещё могла показаться «той самой», в которую он когда-то влюбился. Переведя взгляд на подушку, Андрей почувствовал, как его обуяла внезапная слабость и желание провалиться назад в черноту сладкого забвения, но после секундной борьбы, он, перечислив в голове все известные причины и мотивации к работе, устоял перед соблазном и поднялся с кровати.

Завтракать перед походом на работу Андрей не особо любил, ел скорее через силу, чтобы усмирить негодующий желудок. Увеличивая с каждым медленным движением челюстей процент «разбуженности» организма, он лениво жевал бутерброд, сонно пялясь в экран телевизора. С экрана на Андрея равнодушно, но стремительно лился поток программирующей, мотивирующей и генерирующей нужные для кого-то эмоции, брехни. Новости. С утра. Что-то там опять индексировали, то ли зарплаты, то ли пенсии; бочка нефти стала стоить дешевле, чем вчера на 3 цента, а новая федеральная программа вот-вот будет запущена. Андрей подумал, что изощрение, с каким ящик преподносит разную чушь под видом важных новостей, прогрессирует. Впрочем, обилие различных форм, которые способна принимать ложь или просто "левая" информация, давно не удивляло его; телевизор он смотрел просто, чтоб убить время или чтобы не замечать окружающий мир. "А ведь почти все верят, – иногда думал он, – Истину, можно сказ