Сергей БУРДЫГИН

ПОД ТЯЖЕСТЬЮ ОСЕННЕГО ЛИСТА…

У костра

День на озере словно растаял:

Поплавки приуныли – и вот

Мы негромко костер зажигаем

На границе вчерашних забот.

Разговор потянулся неспешный,

Засыпает спокойно вода,

Только в мареве дымки прибрежной

Шевельнется камыш иногда.

И ни рано вокруг, и ни поздно

И тревога в душе замолчит —

Это Вечностью брошены звезды

На высокое небо в ночи.

Мир становится будто добрее, —

Дух язычества нас сохранит:

Жаль, что этим костром не согреешь

Все, что близко, – от бед и обид.

Жаль, что утро опомнится скоро,

А потом бы до дома успеть,

И бесцветным покажется город,

Несмотря на рекламную цветь.

Осень в бывшем пионерском лагере

Время, переменами зажатое,

то рванется, то уснет почти.

Мы когда-то были здесь вожатыми.

А теперь нам больше тридцати.

А теперь мы стали очень взрослые,

и к другим уже спешат с расспросами

На веранде синей пацаны.

В этом, видно, нет ничьей вины,

Если у истока нашей юности

годы заставляют нас осунуться —

Мы собою здесь осуждены.

Зачеркнули, сбросили, исправили.

Будто все мы грустно жили в лагере,

Будто галстук этот нас душил…

Знаю, что все средства хороши,

Только речь совсем не о политике,

А о том, что зря спешим мы, видимо,

От себя самих же и спешим.

Я не о костре, в тумане гаснущем,

и, наверно, не о красном галстуке,

Просто предавать нельзя огня…

Солнца круг к реке спустился с проседью,

улетают годы вслед за осенью,

Растворившись в горизонте дня..

На месте гибели космонавта Комарова

Ветер свой заводит разговор,

Память отделяя от забвенья —

Космос и адамовский простор

Здесь соединились на мгновенье.

Трудно дотянуться до звезды

И огня при этом не заметить,

От мечты недолго до беды —

Так уж повелось на этом свете.

Здесь земля и днем почти что спит,

Тишиной укрыв колосья хлеба.

Но деревья выросли в степи

Там, где степь, увы, не стала небом.

А у нас, как прежде, суета —

Что-то ценим, что-то позабудем —

Памятная медная плита

Приглянулась некоторым людям.

Что ж, цветной металл сейчас в цене —

Времена такие – не до песен,

Видно, мир и в этой тишине

От бездушья стал жестоко тесен.

Впрочем, сколько бродят корабли,

Столько жизнь характеры тасует:

Кто-то к звездам рвется от Земли,

Кто-то ими на земле торгует…

Рыночное

На розничном рынке – шнурки и ботинки,

Почти однодневные майки-картинки.

Здесь жизнь растекается на половинки:

Одни продают, а другие – глядят.

Но мы, покупатели, – люди не тусклые,

Хотя, безусловно, не «новые русские».

Нас нынче не купишь китайскими блузками —

Мы ищем добротный наряд.

Мы ходим и смотрим, как можем, уверенно,

И бедность свою не покажем намеренно,

А что-то пощупаем, что-то померяем

И спросим слегка о цене.

А дома уютно расскажем, что видели,

Что вот, как всегда, – не понравилось, видимо,

Что лучше не шмоток купить, а провизии,

Которой хватает вполне.

И рядом с тобой оценить я смогу еще, —

Не все еще выцвело в гамме торгующих,

В покорной, разграбленной, но и чарующей,

Совсем не базарной стране…

И музыка чиста…

Под тяжестью осеннего листа

Неслышно прогибается пространство —

Один и тот же символ постоянства —

Душа светла. И музыка чиста.

В мольберте погрустневшего окна —

Все та же осень. И все те же птицы.

Но нам туда уже не возвратиться,

Поскольку вечность нам не суждена.

Безжалостно не врут календари, —

Пройдут дожди. Земля вздохнет под снегом.

Но перед тем, как гневаться на небо —

Останься. Сигарету закури —

Природа откровенна и проста,

И ей не нужно выбора иного:

Под тяжестью осеннего листа

Душа слетает, возвращаясь снова.

Воспоминания сельского учителя конца восьмидесятых прошлого века

Алёша Макаров

Молчит виновато

И взгляд его прячет

Седое окно.

В колхозе вчера

Выдавали зарплату,

А вечером в клубе

крутили кино.

Крутили опять

Про любовь и вокзалы,

Про то, как живётся

В больших городах…

Отчаянно пьяно

Село гоготало

На глупых,

Особо пикантных местах.

Крушились заборы,

Ломались ограды,

Обиду

Несли по домам мужики.

Я знаю,

Что в классе сегодня не надо

Упрёками двоек

Марать дневники.

А в классе четвёртом

Душа нарас