Вздохнув, Букашкин поднял взгляд на вавилонский зиккурат: внутри, под гнётом бюрократов, царил кругом кромешный ад. За лабиринтом коридоров, не слыша долгих уговоров, чиновник, будто злобный боров, ногами бисер попирал: в рабочий день он принимал лишь раз в году, когда в бреду к нему приходят поутру все те, кому не по нутру тот вор, что здесь сидит на воре. Народ, терпя нужду и горе, спешил здесь очередь занять: в ней мог стареть и умирать, напрасно грезя о просторе, где будет тишь и благодать.