Часть I

«Ну, вот и всё…»

Ну, вот и всё.

Последний росчерк

пера, зажатого в руке,

и целый ряд безмолвных точек

растает где-то вдалеке…

И там, летя в пыли астральной,

в наплыве лунных анфилад,

всей сутью нематериальной

ты ощутишь ТОТ терпкий взгляд

со дна хрустального колодца

в янтарном просверке конька,

и крепко сдобренный морозцем

ТОТ пряный запах табака.

Примитивизм, или Ответ эстетам-формалистам

Ох, художники-эстеты,

Ваши сочные портреты…

Богатейшая палитра…

Просто глаз не оторвать,

а мы с Нико Пиросмани,

закусив цветком герани,

на расклеенном диване,

оприходовав пол-литра,

распевали… твою мать.

Ох, поэты-формалисты,

Ваши строчки так речисты.

Мысли флёр окутал тонкий,

да и чувств поток не слаб,

а мы с Нико Пиросмани,

нашу встречу остаканив,

в затрапезном ресторане

на застиранной клеёнке

рисовали голых баб.

Ох уж, интеллектуалы,

без штамповки и лекала,

как играете Вы в бисер,

любо-дорого смотреть,

а мы с Нико Пиросмани,

утром встретившись в тумане,

наглотавшись всякой дряни,

по Закону Высших Чисел

не дразнить решили смерть.

Вы рисуете картины,

рассыпая бисерины,

их нанизывая вскоре

на искусственную нить,

а мы с Нико Пиросмани

у последней стали грани,

там за ней нас кто-то манит,

подслащая жизни горечь,

обещая нас любить.

«Идеально рассчитано…»

Идеально рассчитано,

словно Богом даровано.

Шёлком, золотом выткано,

у других не своровано.

Но ногами орудуем

мы на праздничной скатерти.

Всё покатится кубарем

да к такой-то там матери.

Видно, в жизни не ценится

то, что Богом даровано,

и судьба наша мельница

перемелет ворованное.

«Вот и закончились сказки…»

Вот и закончились сказки.

Отголосила гроза.

Желто-багровые краски

кружатся в сумраке вязком,

неба надорваны связки

и голосуют вновь за

то, чтоб сменилась погода.

Хмурая мглистая хлябь

к нам снизойдёт с небосвода.

В панцире громоотвода

выползет новая явь.

Снег, как лачком-с, всё покроет,

и тишина, тишина…

Чёрт или буря завоет

с горя иль просто с запоя…

Грустно мерцает луна.

Ты – дом моего бытия

По правде, эпитет «великий»

навряд ли ласкает мой слух,

отчизны моей светлоликой

смущая помпезностью дух.

У родины вечно на страже

стоим, за отчизну моля…

Но кто же о матери скажет:

ВЕЛИКАЯ МАМА МОЯ?

Хотим её видеть здоровой,

разумной и сильной, как встарь…

Но отзвуки русского слова —

горящий любовью янтарь.

Сбиваю сомнений оковы,

гоню понимание вспять…

ВЕЛИКОМУ РУССКОМУ СЛОВУ

эпитет «великий» подстать.

Скучаю с тобою в разлуке,

мне тяга к другим – не с руки.

Все иноязычные звуки

ведут к созреванью тоски.

Я стал бы отшельник, молчальник —

мирской суеты мне не жаль —

но я берегу изначально

твою вековую печаль.

Стою часовым на границах

твоей непорочной красы

в сполохах вечерней зарницы,

и в утренних каплях росы.

С тобой я отважный воитель —

в ладье неземного литья.

Ты – друг мой и ангел хранитель,

ТЫ – ДОМ МОЕГО БЫТИЯ.

«Замок жемчужный…»

Замок жемчужный

в небе завис одиноко.

Тает окружность

в мареве летнего зноя.

Мир перегружен

вздохами горьких упрёков,

лютою стужей —

нашей с тобою виною.

Символов груда

в мире разбросана зыбком.

Свет изумруда

в отзвуке горных обвалов.

В толще Талмуда

Библия прячет улыбку.

Из ниоткуда

капля живая упала.

Радужной капли

не удержать на ладони.

Силы иссякли

в мареве знойного лета.

Солнечный маклер

плавится, плачет и стонет.

Звёзды размякли

в хлябях астрального света.

«Я спешу по утрам к метро-по-литену…»

Я спешу по утрам к метро-по-литену,

забиваюсь с другими людьми в автобус.

Ускоренье придаст нам крутящийся глобус.

За окном замелькают дорожные сцены,

я хочу осознать алгоритмы замены,

торможу, скрежеща, ибо сам себе тормоз.

Кадры жизни пойдут, как при съёмке рапидом,

и предметы рассыплются вмиг на части.

Вряд ли важно, какой они стали масти,

вычленять не хо