Дело о пеликанах

Джон Гришэм

Убиты два члена Верховного суда…

Лучшие профессионалы спецслужб в тупике, они не в силах понять, существует ли связь между преступлениями. Однако молодую студентку юридического факультета Дарби Шоу озаряет совершенно невероятная догадка…

Дарби начинает собственное расследование и очень скоро понимает, что ввязалась в смертельно опасную игру, где ставки невероятно высоки, в игру, когда доверять нельзя никому, кроме амбициозного репортера, решившего помочь ей в расследовании.

Первая кровь уже пролилась, но Дарби чудом удалось избежать гибели.

Едва ли ей так повезет еще раз…

Гришэм Джон

Дело о пеликанах

Моему редакционному совету: Рени, моей жене и неофициальному редактору, моим сестрам Бет Брайент и Уэнди Гришэм; моей теще Либ Джонс и моему другу и помощнику Биллу Балларду.

Глава 1

Он казался слишком немощным, чтобы устроить такой хаос. Однако то, что он видел за окном внизу, во многом происходило по его вине. И это было великолепно! В возрасте девяноста одного года он был парализован, прикован к инвалидной коляске и не мог обходиться без кислорода. Второй удар, случившийся с ним семь лет назад, чуть было не прикончил его, но, несмотря ни на что, Абрахам Розенберг был жив и даже с трубками в носу мог заткнуть за пояс любого из остальных восьми судей. Он был последним из могикан в суде, и сам факт его существования приводил в ярость толпу внизу.

Абрахам сидел в маленькой инвалидной коляске в кабинете на главном этаже здания Верховного суда. Шум усилился, и он подался вперед, вплотную приникнув к окну. Судья ненавидел полицейских, однако вид плотных рядов блюстителей порядка действовал на него успокаивающе. Они уверенно сдерживали пятидесятитысячную толпу, жаждавшую крови.

– Невиданная толпа, – прокричал Розенберг, указывая за окно. Он был почти глух. Его старший помощник Джейсон Клайн стоял сзади. Был первый понедельник октября – день открытия очередной сессии суда, традиционно ставший днем празднования Первой поправки. Славного празднования. Розенберг был взволнован. Для него свобода слова означала свободу бунта.

– Индейцы пришли? – спросил он громко.

Джейсон Клайн наклонился к его правому уху:

– Да!

– В боевой раскраске?

– Да! В полном боевом облачении.

– Они танцуют?

– Да!

Индейцы, чернокожие, белые, метисы, мулаты, женщины, представители сексуальных меньшинств, «зеленые», христиане, активисты движения против абортов, нацисты, атеисты, охотники, защитники животных, белые и черные расисты, лесорубы, фермеры – это было огромное море протеста. Полиция готовилась приступить к делу.

– Индейцы должны любить меня!

– Я уверен в этом, – согласился Клайн и улыбнулся дряхлому старикашке, сжимавшему кулаки. Взгляды Розенберга были просты: правительство над бизнесом, личность над правительством, а над всем этим – окружающая среда и индейцы, которым следует давать все, чего им захочется.

Выкрики, молитвы, пение, причитания и вопли стали громче, и полиция плотнее сомкнула свои ряды. Толпа была больше и агрессивнее, чем в предыдущие годы. В последнее время обстановка в обществе накалилась. Преступность стала обычным явлением. В клиниках, где делались аборты, все чаще раздавались взрывы. На врачей нападали и зверски избивали. Один из них был убит в Пенсаколе. Заткнув рот и скрутив его до внутриутробного положения, преступники сожгли врача кислотой. Уличные потасовки происходили каждую неделю. Церкви и священники подвергались надругательствам и оскорблениям. Белые расисты действовали в составе десятка известных и тайных полувоенных организаций. Их нападения на чернокожих и латиноамериканцев становились все более дерзкими. Ненависть захлестнула Америку.

И Верховный суд, безусловно, был ее главным объектом. Число угроз судьям, а в расчет принимались только серьезные, увеличилось по сравнению с 1990 годом в десятки раз. Численность полицейской охраны Верховного суда была утроена. К каждому судье приставили не менее двух агентов ФБР. С полсотни других занимались расследованием угроз.

– Они ненавидят меня, не так